Сегодня утром, поглаживая мамин живот, папа рассказал нам потрясающую историю: один японец выжил во время бомбардировки Хиросимы и, опасаясь новой катастрофы, уехал в Нагасаки. Спустя три дня человек вновь попал в беду — на этот раз бомбили Нагасаки. Папа рассказал, что мужчина спасся и во второй раз. Японец пережил две ядерные бомбардировки без единой царапины! Мама говорит, что японец выжил только потому, что у Бога был на японца замысел. Папа смеется. Папа в Бога не верит. Папе лень.
Отец часто вспоминает про Японию, потому что служил во флоте на Дальнем Востоке. Папа утверждает, что флот — один из немногих способов взглянуть на мир и привезти ликвидную одежду. Насколько я понимаю, многие граждане великой страны приезжают за белыми носками и к нам, в Юрмалу и Ригу.
Папа попал на корабль при содействии моего прадеда. Прадед — генерал авиации, человек исключительной важности. Моего прадеда все очень любят. Благодаря ему у нас есть квартира в центре Риги (кажется, даже две), «Волга» и дача в Юрмале. Есть дорогая мебель и записная книжка связей. Бабушка говорит, что самое страшное в жизни — потерять записную книжку. Я наматываю на ус.
Мою маму зовут Мария. Маме девятнадцать. Если верить папиным словам (папе двадцать) — мама у нас фантастическая. Папа постоянно это повторяет, но мама не верит. У мамы комплексы. Мама уверена, что в ее положении невозможно быть красивой. Мама настаивает, что с каждым днем она все больше похожа на шкаф. Если выбирать между красивой женщиной и сервантом — я выбираю первое.
Моего отца зовут Саша. Как и меня. Александр. Я буду Сан Саныч. Если верить маминым словам — папа идиот и балбес. Точка. Добавить тут, собственно, нечего. Мама утверждает, что из него ничего не выйдет. «Мы всегда будем несчастны», — часто повторяет она.
Кроме отца, матери и прадеда имеются родственники. Насколько я понимаю, значительным авторитетом пользуется моя прабабушка. Ее зовут Татьяна. Она из дворянской семьи. До революции у ее отца было несколько фабрик. После — понятное дело — одни проблемы. Прадед (тот, что стал генералом авиации, не приняв участия ни в одном воздушном бою, — генерал пера и пыли, всю жизнь занимался расследованием авиакатастроф) был особенно беден. Уже в четыре года он начал работать погонщиком лошадей в шахте. Целый день маленький мальчик водил лошадку с углем туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Я повторил всего три раза, а он делал это весь день, в четыре года. На первом свидании прадед повел мою прабабушку есть вареные сосиски. Прабабушка стерпела. Ее мать приказала ей стерпеть, объяснив, что если на кого-то и стоит делать ставку в стране строящегося сюрреализма, то только на военного. У нее была осанка, и она была как гончая, а он взбирался на нее как дворняга, потому что иначе не умел. Не знаю, запомнила ли прабабушка на всю жизнь вкус тех сосисок (будет шанс, научусь говорить — спрошу), но, смею полагать, о содеянном она не жалеет. Думаю, жизнь кое-что даже вернула ей. Во всяком случае, не каждой советской женщине муж, находившийся в составе оккупационных войск в Венгрии, передавал с самолетами из Будапешта запеченных фазанов. Вот, но я не об этом.
Вы, скорее всего, заметили, что я сейчас рассказываю не столько о себе в единственном числе, сколько о нас во множественном. Вроде как этот рассказ скорее про «мы», или, в крайнем случае, про «они», но уж никак не про «я». Это не совсем так. Нарратологи, несомненно, поспорят, но пока я здесь, в мамином животе (а скажу вам по секрету, что я только что решил выбраться прямо сейчас), класть я хотел на нарратологов. Так вот, пока я здесь, я — это они. Я — это мой отец, блондин, который очень разочаруется, когда увидит, что его сын — смуглый малыш с длинными черными волосами, из-за которых у мамы постоянно была изжога. Я — это тетя Стелла, которая стала нашей родственницей, когда бабушка отдала ей своего первого мужа — отца моей мамы. Я — это дядя Гена, брат моей бабушки, чья жена никак не может забеременеть и потому по-прежнему отчисляет Советскому Союзу налог за бездетность. Я — это родители моего отца, которые, насколько я понимаю, не очень любят родителей моей мамы, но все же рады, что сын нашел себе неплохую партию, даже несмотря на то что дед подозревает в своей невестке потаскуху. Я — это брат моего отца, который любит мою маму больше моего отца, но никогда не скажет об этом ни ему, ни, тем более, ей. Впрочем, нет, ей, наверное, все же скажет, но не скажет мне. Я — это узкие улицы Риги, по которым моя мама ходит в магазин, чтобы купить шесть килограммов картошки, которые сейчас тащит домой. Я — это двор, в котором наши соседи обсуждают, что я совсем скоро появлюсь на свет. Я — это лето, наша дача в Юрмале, чемпионат мира по футболу в Германии и 1974 год. Ну, я пошел…