Я пожала плечами, стараясь удержать в грудной клетке скачущее сердце. С такой жизнью валидол придется в сумочке носить, блин!..
— А от кого же мы с вами бежали?
— Я от тебя бежала, дубина ты стоеросовая! — возмутилась я. — Додумался подкараулить на темной лестнице! От твоего вида и при свете кондратий может схватить!
— Вам нравится? — простодушно улыбнулся он. — Это мой любимый прикид… настоящий. Я самый старый байкер Питера, наверное… Мы еще вместе с Пулей и Ветерком начинали. Я семь лет назад в аварию попал… с тех пор голова и болит. Двадцать три метра пролетел! — он хвастливо выпятил бочкообразную грудь. — Почти как птица… Любимый шлем вдребезги разлетелся! Вы только не подумайте, я не дурак! Я нормальный… только когда накатит, я не могу оставаться один. И жутко темноты боюсь. Врачи объясняли, это нервное… Я к вам в гости пришел… познакомиться хотел. Я не бомж, я здесь живу неподалеку. А вас нет. Стал ждать — на улице стемнело. Смешно, конечно, такой большой и боится темноты, да? А мне и правда было не спуститься с лестницы, а просить кого-нибудь неловко… Вы не сердитесь?
Я уже почти пришла в себя, и даже смогла вымучить улыбку вежливости.
— Не сержусь… Вениамин, да? — вспомнила я. — Веник! Так можно?
— Можно! — радостно, до ушей ухмыльнулся он. — Меня так все и называли!
— А чего же ты поперся вниз, в темноту? Ждал бы меня здесь — и все дела. А то мы с тобой чуть не окочурились на пару. Вот вышло бы свидание! Два покойничка у стенки!
— Я тебя увидел — и пошел встречать. Вдруг ты тоже темноты боишься? Я думал, что смогу, но не вышло… Смешно, да? Я ведь раньше ничего не боялся. А потом вот башкой треснулся — и все теперь… Инвалид второй группы.
Он так растерянно взглянул на меня, что у меня просто ком подкатил к горлу. Чем-то он меня тронул… этой дурацкой заботливостью, что ли? Обо мне давно никто так простодушно не заботился.
— А что же твои друзья? — хмуро спросила я, сопротивляясь жалости изо всех сил.
— А я никому не нужен! — радостно сообщил он. — Пулю посадили… Ветерок разбился в лепешку… он совсем без башни был. Остальные все молодые… мне за ними уже не угнаться. Жена ушла… давно. Когда я лежал два года. Я же сначала лежачий был. Это потом меня врач один поднял. Слушай, у меня там цветы, конфеты наверху, у твоей двери! Я же на полном серьезе пришел знакомиться! Только без бутылки, мне нельзя.
— Что ж ты, так всегда и начинаешь знакомиться? С полного перечня болезней? Весь, так сказать, анамнез выкладываешь?
— Ну, а чего? Все равно, потом узнают, так лучше уж сразу. Чтоб, если не гожусь…
Он смутился, весь как-то спрятался в свою скандинавскую бороду. Видно, не раз и не два приходилось ему завершать знакомство именно на этой фразе.
«Помни, что ты — стерва, — сказала я себе. — Ты — безжалостная стерва, и тебе никто не нужен! Особенно восьмипудовый идиот в сапогах с подковками! Ты должна его только использовать — и ничего больше! Настоящая женщина не ждет милостей от мужчины! Она их берет — и все дела!»
Я поднялась на ноги, почти не охнув.
— Годишься ты или нет — время покажет. Только вот что! Знакомиться на кухне, за чашкой чая… как-то это неромантично. К тому же у меня там ремонт, развал… Если ты при деньгах, давай махнем в казино! Попытаем удачу. Идет? Только зайдем ко мне на минуту. Переоденусь во что-нибудь, подходящее к твоему прикиду. И цветы же в воду поставить надо!
Глава вторая
ХОРОШЕЙ ТАНЦОВЩИЦЕ ЧАСТО МЕШАЕТ ТО ЖЕ, ЧТО И ПЛОХОМУ ТАНЦОРУ…
1
Никогда в жизни не ездила на мотоцикле, как-то не случилось, не довелось. Детство провела на велосипеде, а потом из трамвая сразу пересела в авто… пока был у меня период процветания. Потом авто вместе с мужем ушло — и я вернулась в трамвай и метро. Безо всякого сожаления, между прочим. Вещи для меня много значат, но не настолько много, чтобы через себя переступить.
В реве мотора, в брызгах дождя и блеске фар мы летели по ночному Питеру. Веник, расставив ручищи, восседал за рулем своего «харлея», громадный, как монумент Александра Второго на владимирском тяжеловозе, и смотрелся на мотоцикле представительнее многих автомобилистов. Был он с мотоциклом как единое целое — настоящий кентавр. Ехал он осторожно, как я потом поняла, но тогда мне с непривычки казалось, что мы несемся сломя голову. И мне это нравилось! Закутанная своим новым приятелем в большой кусок полиэтилена поверх брюк и куртки, я притаилась за его неохватной спиной, уцепившись за карманы его косухи, потому что дальше руки мои не доставали. Мне было неожиданно спокойно и тепло… даже странно. Только шлем мешал с непривычки, но Веник сказал, что он мне велик, и он потом подберет поменьше.