— А когда… умирает?
— Примерно спустя сутки.
10
Первую ночь мы еле тащились, вплотную пристроившись за высоченным брезентовым фургоном, по бортам которого художник в изобилии рассыпал турецкие фрукты. Держались южного направления. Сначала мне казалось, что после прошедших передряг уснуть не удастся, кроме того, я постоянно ожидал полицейской сирены. Удивительное дело, либо нас никто и не намеревался искать, либо… Как бы то ни было, в халатную работу немецкой полиции не верилось. Скорее всего, никто не поставил власти в известность о нашем исчезновении. Но не почудились же мне трупы и мясорубка, устроенная нашими «спасителями». Или пальба в центре города полицию тоже не трогает?
Час проходил за часом, два раза нас обогнали с включенными маячками. Хосе, как и я, напрягался, но в первом случае это была скорая помощь, а второй раз — какие-то дорожные спасатели. Постепенно я начал клевать носом. Инна давно уже посапывала на разложенном для нее сиденье, закутавшись в верблюжье одеяло со свежим ценником на веревочке.
Проснулся глубокой ночью, снаружи висела плотная жаркая чернота. Водитель укладывался в спальник. Хосе, сменивший его за рулем, высунулся наружу и поливал голову минералкой из пластиковой бутыли. Пенчо улыбнулся мне и показал знаками: мол, отдыхай дальше. Он-то когда спит, дровосек железный? Я вытянул ноги в проход и, проваливаясь уже в сон, краешком сознания уловил блеск дорожного указателя. Пронеслись по деревушке: шесть домов, церковь, фонтан, опять указатель. На французском языке…
Следующей ночью пересекли границу Испании. За день Пенчо отважился на четыре коротких привала. Дважды заправлялись, и на заправках нас отпускали в душ. Но не более того. Телефонная кабина оставалась для меня недосягаемой. Если Пеликанчик захочет меня найти, ему понадобится максимум чутья.
Шофер вел машину очень аккуратно, нигде не превышал, а порой ехал даже слишком медленно, раз двадцать переспрашивал дорогу, крутил перед носом карту. Встречные французские крестьяне на его помесь испанского с английским широко улыбались, отвечали преимущественно на языке д'Артаньяна. Таким макаром мы неоднократно блуждали, сворачивали в тупики, но двигаться по автобану Пенчо не позволил.
Океан. Грозная, соленая, невидимая во мраке громада фыркала сейчас у наших ног. Там, где жидкий винил смешивался с вязкой полосой тумана, перемигивались огоньки стоящих на рейде судов. Попав на берег, Инна по-ребячески оживилась, спустилась потрогать воду, отскакивала с визгом от набегавшей пены. Попыталась подговорить меня насчет костра, но неотлучный Хосе разгадал ее намерения и запретил. В километре уютно светился маленький прибрежный городишко, и там непременно существовал отель, но Пенчо приказал оставаться тут, а сам уехал до ближайшей бензоколонки за продуктами.
Если правда то, что он не спал и предыдущую ночь, его следовало считать существом мистическим или киборгом с вечным заводом. Я умею долго не спать, но подобные самоистязания без острой необходимости заканчиваются плачевно: можно вырубиться совсем не там, где надо. За полтора суток, несмотря на неудобства, дед совершил ради Инны немало подвигов. Гораздо больше внимания, чем полагалось бы для рядового заложника. Он раздобыл лекарство и специальные шприцы, спальный мешок, крем от загара, безумно дорогую цифровую фотокамеру, небольшой кухонный комбайн, груду косметики, зонтик… Потом индейцы посовещались и приняли решение посылать за покупками меня, как личность менее заметную и менее ценную. Через три часа после того, как мы начали кружение по горным серпантинам, старик повеселел и, пожалуй, подобрел. Пока Инка уминала груду тигровых креветок, я был удостоен чести побеседовать с ним.
Мы обсудили разницу между испанским и португальским языками, затем разницу между произношением в Мексике и Южной Америке. Пенчо при этом проявил занятную осведомленность, спросил, понимаю ли я украинцев. Несколько невинных вопросов коснулись нашей «прошлой семейной» жизни. Я рапортовал почти без ошибок, небрежно путался в незначащих мелочах. Останавливались на подступах к городкам, сворачивали с трассы. Инна с Пенчо и Хосе отсиживались в кустах, а мы вдвоем с шофером ехали в магазин. Выходили также вдвоем, статус мужа от слежки не избавлял, но кое-что я приобрел и для себя в тех же аптеках, в цветочных лавках. Вроде бы отступления от списка никого не насторожили. Покупали всё, что наша боярыня просила. Попросила она много, но Пенчо ни разу не возмутился. Грелка, шампуни, фен, одеяло, два свитера, две пары кроссовок, даже эпилятор… Пенчо сунул мне в руку банковскую запечатанную пачку по пятьдесят евро, но когда я, старательно собрав везде чеки, попытался отчитаться по затратам, отмахнулся.
Он начинал заботиться о девушке не хуже родного отца. Когда мы добыли клубники, оказалось, что часть ягод давно перележали. Пенчо самолично принялся перебирать их, выкидывая порченые плоды в окно, чтобы Инне достались лучшие. Во мне непроизвольно засвербило чувство ревности. Я уговаривал себя, что он делает это не от большого душевного тепла, а из соображений санитарии, но до конца сомнения так и не изгнал. И попутно сочинил новую теорию, по которой Пенчо, кокаиновый барон, приехал в Европу отдохнуть от надоевшего Нового Света, влюбился в Инну и поклялся на ней жениться любой ценой. Мне в этом сценарии уготовили на выбор яму с бетоном или болото с молодыми аллигаторами в джунглях Колумбии.
После того как мы затарились испанским вином (заказ Инны), CD-плейером с десятком дисков в придачу (просьба Инны) и букетом орхидей для ароматизации воздуха в машине (понятно, чья идея), двух мнений у меня не осталось. Старый сластолюбец решил отойти от дел, продал последнюю тонну кокаина и купил островок в районе Бермуд для своих слюнявых плотских утех. Прежнего «мужа» с нетерпением ожидала стая тигровых акул по ту сторону пляжной сетки.
Мы разложили в «фольксвагене» сиденья. Пенчо осчастливил нас: мол, ночевать завтра будем по-человечески, — и как-то уж слишком настойчиво предлагал нам отдыхать. Краснокожие, судя по всему, спать не собирались, вышли из машины и уселись на травке. От воды тянуло сыростью, мы с Инкой подняли окна, завернулись в плед, но я еще долго не мог согреться. Чисто автоматически я прикинул, сколько в баке солярки, далеко ли до ближайшей деревни, где есть полицейский участок, и какая у Пенчо может иметься версия на этот случай. Скажем, я бы, на его месте, обвинил меня в угоне…
— У тебя была когда-нибудь настоящая мечта? — Инна ткнулась мне в щеку ледяным носом. — Я имею в виду такая мечта, чтоб просыпаться ночами и лежать, глядя вверх, и только об этом и думать? Вот такая мечта для меня Юкатан.
— Почему Юкатан? Почему не Ямал? — предложил я более достижимую цель.
— Я не знаю… — Она оставалась серьезной. — Существует еще одно место, Гранд-Каньон в Соединенных Штатах, туда тоже было бы здорово попасть.
— Я видел только в кино.
— А я вижу его во сне. Мне плакать хочется, когда открываю глаза и понимаю, что всё это только снилось.
— И что ты там во сне в каньоне делаешь?
— Ничего. Я там телесно как бы не присутствую. Ностальгирую. Острейшее чувство, словно тоска по родине. Мы с Робертом планировали туда поехать и начали уже копить деньги. Не так много и надо, тысячи четыре…
— Ого, это немного?
— Можно же накопить, согласись. Мы, пока еще в Риге работали и у Роберта была фирма, откладывали, а потом началась эта Германия, и всё как-то рухнуло, тысячи все разлетелись. Я собрала кучу материалов про этот полуостров, про древние индейские памятники, про туристические маршруты. Я даже загадывать боялась, смогу ли туда добраться, разочаровываться не хотела.
Если она играла, то лучшей актрисы мне видеть не приходилось. Полнейшая, стройная бессмыслица, ни одной контактной точки с происходящим. Но что-то же этой абсурдной схемой движет? Драные шлепанцы старика и пять тысяч евро на булавки… Один банк обчистили, и везут ее в другой? На шухере поставят или в форточку ночью пропихнут?