А потом Анна посмотрела ему прямо в глаза, улыбнулась и сказала:
— Поедем со мной.
Ее улыбка была ласковой и успокаивающей, а взгляд теплым и обволакивающим.
— Ты здесь живешь? — спросил Совков, когда они подъехали к панельной девятиэтажке в районе новостроек, но Анна покачала головой:
— Нет, здесь живет моя подруга. Но ты не волнуйся, никого дома нет.
Однако Совков волновался. Он не мог не волноваться, ибо все происходящее было из другой — не из его жизни, в которую он погружался с щемящей тоской и необыкновенной радостью.
Квартира была большой, но они кинулись друг к другу прямо в прихожей. А когда они переместились в большую комнату, Совков уже стоял в одних трусах, прижимая к себе обнаженную Анну. Его тело горело, его сердце рассыпалось на мелкие осколки, его голова отказывалась думать хоть о чем-то, кроме происходящего.
— Пойдем в спальню, — жарко шепнула Анна, увлекая его за собой по коридору вглубь квартиры.
А дальше был обморок. Или что-то похожее на обморок. Он не видел спальни, не видел кровати, только чувствовал, как притягиваемый телом Анны медленно падает ничком в темноту… И вдруг он услышал дикий визг. В следующую минуту в углу вспыхнул свет, обнаженная женщина — совсем не Анна — вскочила с постели, следом за ней, мотая головой, приподнялся на локте обнаженный мужчина, и оба они изумленно уставились на полулежащую Анну и обнимающую ее Совкова.
Олегу Валерьяновичу показалось, что он сейчас умрет.
Но он не умер.
Через два часа он уже лежал в своей постели, в собственном доме и мучительно старался заснуть. Но вместо сна в голову лезли мучительные мысли.
Единственный раз в жизни он отважился на грех, а получился смех. Подруга Анны, которая в последний момент передумала уезжать из дома, а, напротив, привела к себе своего приятеля, искренне смеялась над нелепой ситуацией и, более того, всячески уговаривала Совкова посмеяться тоже. Но он никак не мог. Его хватило лишь на то, чтобы поспешно одеться, дождаться на лестничной площадке Анны, поймать такси, в полном молчании довезти ее до дома и отправиться восвояси самому.
Через два дня он подал заявление об уходе из института.
Совков не любил вспоминать эту историю, но иногда она вспоминалась как-то сама собой, всегда с неприятным жжением в душе, однако сейчас все было иначе. Он смотрел на Веронику и с удивительным облегчением думал, что, наверное, тогда, семь лет назад, все вышло к лучшему, по крайней мере, это избавило его от ненужных соблазнов, разочарований, а, возможно, и крушений.
— Задумались?
Олег Валерьянович даже не заметил, как в приемной вновь появился Пилястров.
— Да так… — неопределенно протянул Совков и совершенно машинально взглянул на часы.
Сергей Борисович истолковал его взгляд по-своему.
— Я вас прошу, не тревожьтесь. Встреча состоится непременно, уверяю вас. Просто некоторые непредвиденные обстоятельства…
Его прервал телефонный звонок.
— Компания "Консиб", — пропела Вероника, затем зажала трубку рукой и быстро проговорила, обращаясь к Пилястрову: — Это они. Сейчас будут.
— Хорошо, — сказал Сергей Борисович и, обернувшись к Совкову, добавил: — У нас тут предстоит еще одно дело, так что я попрошу Георгия Александровича, чтобы он вас принял безотлагательно.
И он скрылся за дверью, на которой так же, как и на двери приемной, не было никакой таблички.
Совков вновь приготовился ждать, и вновь без какого-то сожаления, но Пилястров появился буквально через пару минут.
— Прошу, — воскликнул он с некоторой торжественностью и распахнул дверь, пропуская Олега Валерьяновича в святая святых компании "Консиб".
И тут вдруг Совков растерялся. Зачем-то принялся рыться в портфеле, где еще с вечера все лежало в образцовом порядке, потом начал искать носовой платок, хотя он всегда находился в левом кармане, затем ни с того ни с сего стал судорожно поправлять галстук, который и не думал никуда съезжать. В общем, повел себя суетливо и где-то даже глупо. Пилястров его не торопил — стоял, придерживая ногой дверь, и ободряюще улыбался. От этой улыбки у Совкова разом потеплело на сердце, и внутренний раздрай тут же сменился успокоением и уверенностью.