Первым порывом было "переступить" обозначенную дату, но он не дал себе послабления. Более того, Совков вдруг понял, что все складывается как нельзя лучше: если он сделает свое дело 31 июля, то, как в основном и случается, хоронить Кохановского станут 2 августа, и тогда он, с известной всем регулярностью посещающий в этот день кладбище, сможет увидеть — пусть на мгновение, всего лишь проходя мимо, — момент погребения своего заклятого врага.
Глава 5
Ком земли упал на полированную крышку дубового гроба, словно клякса на белый лист бумаги, разом уничтожив его первозданную чистоту.
"Ну вот и все, — подумал Сергей Борисович Пилястров, — эту страницу уже можно вырвать из жизни". И ему стало грустно. Он даже не ожидал, что так сожмется его упругое крепкое сердце, но он знал, что совсем скоро, быть может уже через несколько минут, это пройдет, потому как смерть Георгия Александровича Кохановского не была для него трагедией. Просто заговорило то, что преследовало Пилястрова всегда, но с чем он научился успешно справляться, — чувство противоречия.
Его всегда тянуло к масштабным делам и большим деньгам. Но одновременно он был почти маниакально осторожным и предусмотрительным. Иного человека такое сочетание могло превратить в изорванную тряпичную куклу, у которой из каждой дырки выпадали бы клочья комплексов, но Сергей Борисович с ранних лет научился лавировать между собственными противоречиями.
В старших классах он захотел поступить в институт международных отношений. Ему казалось, что именно этот вуз обеспечит по-настоящему грандиозные перспективы. Но семья Пилястровых жила хоть и в большом, однако далеком от Москвы городе, не имела никаких столичных связей, и Сергей понимал: шансов поступить мало, зато шансов попасть в случае неудачи в армию много. И он выбрал наиболее оптимальный вариант: поступил в самый большой в родном городе вуз, на факультет, который мог дать весьма перспективную по тем временам специальность.
В студенчестве ему захотелось заработать много денег. Именно заработать, потому что других приемлемых вариантов он не видел: родители, этот наиболее распространенный источник денег для большинства студентов, в расчет не брались — обычные инженеры с обычными окладами были не в состоянии дать что-либо стоящее. Однако и традиционные для студентов той поры разгрузка вагонов, дежурства ночными сторожами или даже работа в стройотрядах не казались Сергею оптимальным решением: усилий это требовало много, а денег приносило не бог весть сколько.
Был, впрочем, одни способ, на который отваживались особо смелые и предприимчивые ребята. В обиходе он именовался фарцовкой, а в уголовном кодексе — спекуляцией. Сергей знал парочку парней, которые крутили очень большими по тем временам деньгами, но он прекрасно понимал, что те в любой момент могут угодить за решетку, а при самом лучшем исходе вылететь из института. И Сергей нашел промежуточный вариант. Он ничего не продавал и не покупал, он находил тех, кто хотел купить и хотел продать, получая соответствующие проценты, — не от продавца, как в рыночные времена, а от покупателя, как и полагается в эпоху дефицита. Денег он зарабатывал, конечно, меньше, чем фарцовщики, но зато практически ничем не рисковал.
Большими деньгами запахло тогда, когда разрешили кооперативы. В отличие от многих первых кооператоров, которые принялись открывать частные кафешки и торговать цветами, Пилястров сразу замахнулся на серьезный бизнес — благо, к тому времени он, человек контактный и оборотистый, уже обзавелся весьма приличными связями. Однако природная осторожность подсказывала, что не стоит лезть поперек батьки в пекло, а лучше найти соответствующего батьку. И он его нашел. Им стал Георгий Александрович Кохановский.
Поначалу Пилястров думал, что это ненадолго: либо первые экономические эксперименты свернут вместе с головами первых предпринимателей, и на этом закончится карьера главы фирмы Кохановского, либо все войдет в нормальное русло, и тогда сама собой отпадет необходимость прятаться за чужую спину.
Конечно, выбор на роль зиц-председателя глухонемого книжника был достаточно необычным, но и здесь Сергей Борисович все неплохо просчитал. Он был уверен, что напрочь оторванный от повседневной реальности Кохановский как раз тот редкий тип, который никогда не начнет свою независимую игру, вполне удовлетворившись спокойным обеспеченным существованием. Именно ощущение временности делало глухоту и немоту Кохановского, которые надо было тщательно скрывать, не очень серьезной проблемой, поскольку Пилястров полагал, что держать завесу тайны ему предстоит недолго. Однако, как известно, в России нет ничего более постоянного чем временное.