— Пошивочный цех на втором этаже, рядом с гримуборными, но к нему ведет отдельный коридор, короткий, метра три. Сестра села шить, а потом чай попить захотела, а вода в туалете, это рядом, прямо за углом, только надо из этого маленького коридора выйти. Сестра открыла дверь и услышала голоса. А ведь в театре никого не было, ну, сестра и удивилась. Она вышла в этот маленький коридор, выглянула за угол и увидела, что в гримуборную актрис Белкиной и Стасевич заходят они сами, еще актрисы Дубинина и Кержацкая, актеры Поляков, Доценко и Вильченко, заведующий постановочной частью Долгопятов, главный художник Окунев и администратор Ванин.
— Никого не забыли? Не спутали? — полюбопытствовала я. Вот уж воистину не знаешь, где проколешься. Директор-то решил по благородному умолчать имена авторов письма — я сразу поняла, кого девушка имела в виду, — а они пожалуйста, все десять, четко зафиксированы швеей, наверное, такой же прозрачной и незаметной, как ее сестра. Могла бы прямо под дверью у них стоять, и никто бы не углядел.
— Нет, что вы, никого не спутала! Они зашли в гримуборную и закрыли дверь, а сестра пошла в туалет налить воду. А потом вернулась, попила чай и услышала, что дверь в гримуборной открыли. Там ведь комната небольшая, а их было десять человек, наверное, им стало душно, — занудно объясняла девушка, явно подводя меня к мысли, что весь дальнейший разговор сестра ее услышала чисто случайно.
— Сестра побоялась снова начать шить, машинка ведь электрическая, шьет громко, ее могли бы услышать. А сестра ведь ни у кого не спрашивала разрешения прийти в театр поработать, она боялась, что ее будут ругать, особенно администратор Ванин, он вечно ругается.
Ну да, конечно, шить она, может, и побоялась. А подслушивать, наверняка, — нет. Преодолела ужас. А что тут удивительного? Живут две девчонки тихо, неприметно, ярких событий в жизни столько же, сколько красок на лицах, — то есть сплошная блеклость. Но одной повезло все же больше — она при театре. Совсем с краешку, но все-таки близко к богеме, одним воздухом дышит. Представляю, какое для нее событие каждая мелочь! Как она ее потом со всех сторон обмусоливает с сестрой, которая ничего кроме уколов, лекарств да понуканий врачей видеть не видит. А тут ведь не просто мелочь — тут целая интрига, почти что заговор! И все это сестра-швея запомнила подробнейшим образом, а потом пересказала сестре-медичке, которая теперь пересказывала мне, что говорила по поводу Веры Аркадьевны та актриса, другая, тот актер, иной, что сообщил главный художник, заявил администратор, поддержал зав. постановочной частью. Итог всей этой пространной дискуссии творческих работников я могла бы изложить в нескольких словах: Вера Аркадьевна отыграла свою роль примадонны, ей следует уйти или, по крайней мере, потесниться на сцене. Но сестры жили подробностями и — слава истинным поклонникам! — всей душой были на стороне Веры Аркадьевны.
Во время этого длинного монолога Костя сидел с видом победителя, предвкушающего крики "Ура!" и с нетерпением ждущего, когда же они грянут. Я решила сократить его ожидания и прервать затянувшиеся излияния растревоженной души юной медсестры.
— Значит, дело кончилось тем, что они договорились написать директору театра письмо?
Девушка, которую собственное повествование о чужих кознях воодушевило настолько, что она даже несколько порозовела, с готовностью кивнула.
— Да, они сказали, что сейчас самое подходящее время.
— Самое подходящее? Почему?
— Потому что директор, а он пришел в театр в начале прошлого сезона, наверняка захочет нынешний сезон начать по-новому. И мнение ведущих работников театра ему может помочь. Они так сказали. И еще они сказали, что дело в этом театральном критике. Может, вы слышали, его фамилия Потоцкий?
Костя бросил на меня торжествующий взгляд. Я на него — грозный.
— И что этот Потоцкий? — Я постаралась, чтобы мой вопрос прозвучал как бы между прочим. Но девушка вдруг почти что выкрикнула, причем гневно:
— Они сказали, что он станет зятем Кавешниковой! А с ним очень считаются в театре! И если дождаться, когда он женится на дочке Веры Аркадьевны, то… — Гнев сменился глубоким скорбным вздохом. — …Вера Аркадьевна будет играть Джульетту.
В глазах девушки явственно читалось: "Как люди могут быть такими жестокими?". И еще в них читалось желание увидеть на моем лице сочувствие. Погребецкий наверняка изобразил бы его по полной программе. Я же ограничилась осуждающим покачиванием головой, при этом уточнив: