— Это ты недавно чинил и перекрашивал "Волгу" красно-вишневого цвета?
Леху аж подбросило, хотя ехал я по ровному асфальту.
— Какую "Волгу"? — Он явно хотел, чтобы получилось просто удивленно, а получилось совершенно ошарашено, что совсем не одно и то же.
— Которой изрядно побили бок, а потому ее пришлось всю перекрашивать.
— Это еще зачем всю-то? — буркнул Леха без должного любопытства, а так, скорее, чтобы сделать паузу и с мыслями собраться.
— А затем, что оттенок специфический, подогнать, чтобы бок от всей машины не отличался, почти невозможно. А надо было, чтобы ничего нигде не отличалось. Чтобы как будто так всегда и было.
Я, конечно, напоминал пациента, объясняющего врачу, что сердце находится в груди, но врач решил стойко придерживаться версии, что сердце находится за ухом.
— Не красил я никакую "Волгу" ни в красный, ни в вишневый. В белый красил и в бежевый тоже, а в этот не красил, — уперся Леха. — И вообще в такой цвет "Волги" не красят.
— Обычно не красят. Но нет правил без исключений. В этом-то и весь фокус.
Я с интересом разглядывал помрачневшую физиономию Лехи. Да, в отличие от Пака, у которого ни один мускул не дрогнул, когда я подбросил ему историю о приятеле с красно-вишневой "Волгой", с этим парнем мне, похоже, повезло: он либо не умел гладко врать, либо не умел быстро перестраиваться. Хотя с Паком, пожалуй, тоже повезло: он либо не придал особого значения моим словам, либо излишне понадеялся на Леху. Впрочем, мне и с самим собой повезло: я не упустил Леху из вида и не брякнул лишнего в мастерской, заставив его побежать советоваться с хозяином.
— Мне здесь выходить, — встрепенулся Леха и добавил с наигранной веселостью: — Готов оплатить по счетчику.
Я безропотно остановил машину и посмотрел на него с печалью мудреца, взирающего на незрелого юнца.
— У меня нет счетчика. И никаких денег я с тебя не возьму. Более того, я даже сделаю тебе подарок.
Леха насторожился, облизнул губы и выдавил:
— Да ладно, подвез и спасибо, а уж без подарка как-нибудь обойдусь.
— Нет, не обойдешься, — сказал я почти ласково. — Никак нельзя, чтобы обошелся. Потому что ты парень молодой, скоро женишься и негоже, чтобы ты вместо свадебного подарка получил большую плюху.
Лицо Лехи стало кирпичного цвета, из рыжих глаз брызнул огонь.
— Слушай, ты че ко мне пристал?! Тебе надо машину отремонтировать? Сделаем. Или… — Огонь вдруг разом погас, будто на него водой плеснули. — Тебе че другое надо?
— Угадал. — Я понял, что пора брать серьезный тон.
— И для начала мне надо, чтобы ты меня внимательно послушал. Ты мне банку с краской показал в мастерской, и я тебе сказал, что ее недавно открывали. А ты как отреагировал? Засуетился, принялся бубнить нечто неопределенное. С какой стати? Что тут необычного? Я тебя что, поймал, как ты в мой в карман лез? Ничего подобного. Но ты струхнул, потому что секундой раньше мне сказал, что краску такую у вас редко спрашивают. А с чего опять же струхнул? А с того, что на днях вам в мастерскую пригнали побитую красно-вишневую "Волгу", причем сделали это под большим секретом, не исключено, что за секретность еще и приплатили. Человек, который "Волгу" пригнал, пришел прямо к Паку, потому что знал вашу мастерскую, возможно, самого Пака, и знал, что вашей конторе можно доверять во всех отношениях. Что уж этот человек наговорил — неважно, вполне вероятно, рассказал невинную историю, дескать, взял машину у приятеля, долбанул ее, а теперь хочет, чтобы отремонтировали так, будто ничего и не было. А, может, машина эта вам хорошо известна, вы ее прежде ремонтировали и знаете истинного владельца…
— Да не ремонтировали мы раньше эту машину! — вырвалось у Лехи.
— Вот-вот, — назидательно погрозил я пальцем. — Никогда раньше.
— Я не то хотел сказать, — засуетился рыжий. — Я хотел то, что не знаю эту машину и вообще, о чем это вы.
Он снова обратился ко мне на "вы". Растерянность хорошо влияла на его воспитание.
— Ладно, ладно, — решил я его малость подуспокоить. — То, что ты эту машину в божеский вид привел, нормально. И даже хорошо. Понял?
— Ну вот! А че ты тогда наезжаешь? — Леха смотрел все еще настороженно, но явно уже перевел дух, а посему опять принялся мне "тыкать". Впрочем, какие у меня могли быть претензии? Я его тоже господином не навеличивал.