Струев медленно обернулся назад, посмотрел на Варвару долгим взглядом, затем снова повернулся к ней спиной.
— Я не знаю, почему тот молодой человек показал на мою фотографию. Возможно, я просто на кого-то похож. У меня обычная внешность, а люди с обычными, ничем не примечательными лицами похожи. Я не знаю. Но я ничего не крал. — И вдруг вскочил со стула и закричал пронзительно и яростно: — Я никогда ничего не крал!
Затем рухнул на стул, разом превратившись в серый бесформенный мякиш, который, однако, никак нельзя было разжевать.
— Спасибо, вы свободны, — сухо сказал Земцов.
В первые секунды Евгений Борисович никак не отреагировал, потом медленно поднялся и также медленно двинулся к двери. На пороге он на мгновение остановился, обвел нас внимательным взором, сказал "До свидания" и бесшумно вышел из кабинета.
— Ну и фрукт! — подал голос Марат. — А ведь кажется, лепи из него, что хош.
Варвара решительно двинулась к столу Земцова, по дороге подхватила стул, на котором сидел Струев, плюхнулась на него и, пододвинув к себе пепельницу Ивана, яростно зажала губами сигарету.
— Конечно, он врет! — Варвара выпустила изо рта дым, словно дракон перед схваткой. — Но не слышала, чтобы он вообще когда-нибудь врал!
— И именно поэтому он врет так нагло? — поинтересовался Иван.
— Да, может быть поэтому! Он врет как непрофессионал!
— А что, все возможно, — поддержал я лучшую подругу. — Человек даже с минимальным опытом вранья придумал бы какую-нибудь версию. Ведь мы ни в чем не можем его обвинить. Тайные подарки друзьям в виде отремонтированной машины уголовным кодексом не преследуются. Он же не дурак, он вполне это понимает. И даже если мы найдем еще сотню свидетелей, которые покажут на Струева, он, похоже, все равно упрется рогом. Глупо, конечно, но, между прочим, вполне надежно — мы ведь его не в суд собираемся тащить. По крайней мере, на машине Кавешниковых его туда не увезешь. Мы хотим, чтобы он сам нам все объяснил. А он не хочет, и все тут.
— Значит, не хочет? Так, так… — Иван встал, оперся руками о край стола и навис над Варварой. — Зачем мы тебя позвали, а?
— Для красоты! — с вызовом заявила Варвара.
Иван придирчиво оглядел ее с ног до головы и одобрительно кивнул.
— Для красоты я тебя лучше в другое место приглашу.
— Только не в кафе-мороженое. — Варвара демонстративно тряхнула кудрями. — Меня туда уже Грумин обещал сводить.
— Хорошо, — проявил покладистость Иван. — Свожу тебя в пиццерию. Уж хорошего ресторана, извини, не обещаю. Не по зарплате. Но прежде, чем мы с тобой куда-нибудь отправимся, я хочу тебе напомнить, что именно ты лучше всех знаешь Струева. Вот и попытайся объяснить: зачем он нам всем пудрит мозги? Здесь ведь вопрос не в фактах — они ясны, как божий день. Здесь, похоже, вопрос психологии! Возможно, эта машина не имеет никакого отношения к убийству Потоцкого. Возможно, это просто стечение обстоятельств, и тогда ну его, этого Струева, к черту! Но уж больно странное стечение обстоятельств.
Варвара потушила сигарету и задумчиво уставилась в пепельницу, словно именно там, под кучкой пепла, и пряталась истина.
— Одно из двух, — сказала она наконец. — Либо Евгений Борисович сам попал в историю, в которой ни за что не может признаться, либо он кого-то выгораживает. Убейте меня, но здесь замешаны моральные обстоятельства. Евгений Борисович жутко щепетильный человек и, если он так отчаянно врет, значит, обстоятельства эти очень серьезны.
— А, может, тут женщина замешана, не Марина Ивановна, разумеется? Какая-нибудь очаровательная студентка или аспирантка? А что, почему бы и нет? — предположил я.
Иван с Маратом посмотрели на меня с интересом, а Варвара — с жалостью.
— Бабник, — вынесла она приговор. — Причем бабник-извращенец. Не столько на деле, сколько на словах. — Я с нарочитой скромностью потупил взор. — У тебя что ни спроси, везде приплетешь женщин. Да Струев при Марине Ивановне, что хвост при собаке.
— У иных собак хвост отрубают, — проявил я познания в области кинологии. Но этого мне показалось мало, и я решил дополнить сведениями из психологии. — У тебя, дорогая подруга, есть скверная черта: если в чем-то путаешься, начинаешь злиться и дерзить. А это неправильно. Это признак слабости.