— Замечательно! Заодно и познакомимся.
— Черт знает что! — Валерия, однако же, отступила вглубь коридора, но ровно настолько, чтобы я мог поместиться на коврике у двери, а она эту самую дверь смогла захлопнуть за моей спиной.
— Поскольку я сомневаюсь в надежной звукоизоляции того места, которое вы мне здесь выделили, и при этом нисколько не сомневаюсь, что дома вы одна, предлагаю пройти в вашу комнату. Клянусь, приставать не буду!
Фу ты, сразу и не сообразишь: или галантность проявил, или наоборот. Для Валерии же все мои поступки изначально были "наоборот" — то есть неприятны. Но как умная женщина она поняла: коли я появился на горизонте, то это равносильно грозовой туче — надо смириться и вынуть зонтик. А коли придется смириться, то нечего и особые церемонии разводить.
— Хорошо, пойдем, — сказала она, обращаясь ко мне уже на "ты".
Валерия двинулась по коридору, миновала первую дверь в комнату, толкнула вторую и вошла. Ей не надо было, как это часто случается с появлением незваных гостей, суетиться: дескать, одну минуточку, я тут уберу, уж вы не обращайте внимания на беспорядок, я только платье повешу… ну и так далее. Комната Валерии была в образцовом порядке, вся выдержанная в бежево-коричневых тонах, с покрывалом на тахте и шторами на окне из одной материи. В другой раз я бы с большим вниманием оглядел жилище изысканной госпожи Старцевой (о, это о многом может поведать!), но сейчас обошелся беглым осмотром. И кое-что понял новенькое. Например, почему Валерия с ее скромной зарплатой всегда так хорошо одевается. Кстати, на сей раз на ней был очаровательный халатик нежно-бирюзового цвета — конечно же, он ей очень шел. Так вот я понял: элегантные наряды Валерии — дело ее собственных рук. В углу комнаты виднелась швейная машинка с неплотно закрытой крышкой — явный признак, что ею недавно пользовались.
Валерия осталась стоять, опершись спиной о стену и скрестив руки на груди. На ее лице явственно читалось: слушаю тебя, но только быстро. Как джентльмену мне надлежало тоже встать стоймя, но на ночь глядя я пренебрег условностями и уселся в единственное кресло, закинув ногу на ногу. Эдакий вальяжный непонятно кто, явившийся непонятно зачем. Так могла подумать Валерия, но я-то думал иначе.
— Полагаю, ты догадываешься, что я нарушил твой ночной покой отнюдь не из-за пустяков? — осведомился я весьма любезно.
— Мне пора спать, — совсем не любезно отрезала Валерия.
— Не торопись. Вполне возможно, тебе расхочется спать, когда узнаешь, что я хочу тебе поведать. — Я улыбнулся наинежнейшей улыбкой. — Я пришел задать тебе ма-а-аленький вопросик. Ты ведь знаешь, кто убил Глеба Потоцкого?
Мне была интересна ее первая реакция. Я даже успел прикинуть несколько вариантов. Но она выбрала свой вариант — покрутила пальцем у виска.
— Очень жаль. А я думал, ты мне скажешь, я отправлюсь домой, а ты — спать. Но, похоже, ошибся. Придется чуть-чуть задержаться, чтобы поделиться с тобой некоторыми моими умозаключениями.
— Меня твои умозаключения совершенно не интересуют. Как и ты сам.
Нет, все же я совершенно не заслужил, чтобы женщина смотрела на меня столь неприязненно.
— Однако рекомендую послушать. — Я уселся поудобнее, чтобы Валерия видела: меня отсюда не вытолкаешь никакими силами. — Итак, начинаю свое повествование. После того, как мы с тобой последний раз расстались — не скрою, расстались не лучшим образом — я стал размышлять. Представь себе, иногда на меня такое находит. Так вот я стал думать: почему такая умная, красивая, интеллигентная…
— Набор комплиментов рекомендую ограничить, — перебила Валерия.
— … а главное — гордая женщина приходит к малознакомому мужчине и — опустим момент припадания ему на грудь как второстепенную деталь — начинает ему рассказывать историю столь же лживую, сколь и унизительную? Да, да — унизительную! Поскольку как же еще можно назвать описанную вами, сударыня, сцену ревности?
Я ждал, что она сейчас вскипит, но она стояла, словно снежная королева, у которой смерзлось все, включая сцепленные пальцы.
— И вот, пытаясь понять, зачем мне устроили весь этот спектакль, я пришел к отнюдь не безосновательному выводу: отважиться на такой шаг такую женщину могло заставить одно — безумное желание отвести подозрение от кого-то вполне конкретного. Ради этого она готова бросить подозрение на себя, правда, ожидая, что я, по ее мнению красивый, а, следовательно, сластолюбивый мужик, попытаюсь ее защитить, соблазнившись ее прелестями. И тогда опять же во весь рост встал вопрос: ради кого и чего эта достойная женщина сгибает свою несгибаемую шею? Другая, тоже достойная женщина — нет, не моя лучшая подруга Варвара, есть и другие — сочла, что истоки следует искать в кошельке, то есть в деньгах. Однако нашелся достойный мужчина — нет, не я, хотя я тоже не исключаю себя из этого списка — посчитал иначе. Он сказал, что причина всему — чувства. Возможно, из чисто мужской солидарности я тоже предпочел это объяснение. А именно — только любовь, глубоко скрытая по причине величайшей гордости души и очень сильная по причине редкой целостности характера, могла заставить эту женщину отважиться на столь беспрецедентный для нее шаг.