Михаил Игнатьевич молча, внимательно взглянул на Илларионова и покинул кабину.
Лифт гудел и трясся очень долго. Когда двери вновь разошлись, перед Илларионовым предстала длинная и узкая комната-пенал, в конце которой возвышалось странное устройство, похожее на игральный автомат. Подойдя к нему вплотную, профессор остановился, повинуясь вспыхнувшей на экране алой команде «СТОП». Команда погасла, а взамен загорелась другая:
«ПОЛОЖИТЕ ПРАВУЮ ЛАДОНЬ НА ПАНЕЛЬ ИДЕНТИФИКАЦИИ».
Единственным, что можно было принять за панель идентификации, являлся утопленный в металл серый овал под экраном, куда профессор и положил ладонь. В недрах аппарата что-то щелкнуло, и по экрану побежали зеленые строчки:
«АНДРЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ИЛЛАРИОНОВ
ЛИЧНЫЙ ИДЕНТИФИКАЦИОННЫЙ НОМЕР
А – 102 – 8816
ДОСТУП РАЗРЕШЕН»
Медленно распахнулась тяжелая стальная дверь, за ней тонул в красноватом полумраке коридор с бетонированными стенами.
Прежде чем шагнуть в коридор, Илларионов оглянулся на автоматического стража. Никакой любопытствующий тут не проскочит, даже подсмотрев код лифта… Здесь находится что-то настолько важное, что для охраны этой тайны ни одна мера безопасности не будет излишней. Видимо, допущены сюда немногие… И в числе избранных – Андрей Владимирович Илларионов, личный номер А – 102 – 8816.
2
Коридор оказался началом запутанного лабиринта, и у каждого поворота стояли охранники, по двое. Это уж перебор, подумалось Илларионову, когда он увидел их за первым углом. Двое накачанных парней в черном, на поясах – наручники, дубинки, в кобурах здоровенные пистолеты. Парни стояли возле невысокого пластикового столика-тумбы (такой же, как убедился профессор впоследствии, был на каждом посту охраны), а на нем лежала телефонная трубка с кнопочным номеронабирателем. Провод от трубки уходил под стальную крышку в бетоне стены.
Профессор прошел мимо поста, и его не окликнули, ни о чем не спросили. Парни застыли как истуканы, напоминая эсэсовцев в имперской канцелярии из фильма «Семнадцать мгновений весны». Да и если на то пошло, во всем этом подземном бункере-лабиринте витал эсэсовский душок… Красноватый неяркий свет, сталь и бетон, и вот – охрана… Зачем охрана? Профессора это сильно озадачило. Он шагал мимо закрытых дверей и считал посты (помимо безмолвных громил, он никого не встречал). Вот уже десятый пост, двадцать человек… Это ни в какие рамки не вписывается. Допустим, найдется супершпион, обманет людей наверху, обманет электронику, проникнет сюда… И что – его тоже ни о чем не спросят? Так и будут провожать холодными оловянными взглядами? Этих ребят достаточно, чтобы отразить вторжение, пресечь беспорядки, подавить бунт… По телефону им может быть отдана любая команда, но какая? На случай каких экстренных событий они тут дежурят?
Одна из дверей, как раз посередине между двумя постами, была приоткрыта. Илларионов заглянул туда – за ней располагался короткий тамбур, он оканчивался второй дверью, закрытой. Профессор нерешительно двинулся к ней, остановился, мысленно выругал себя. Раздумывать и колебаться надо было раньше. Теперь он здесь; вот перед ним дверь, и она не хуже всех других.
Андрей Владимирович коснулся дверной ручки… Его как током ударило. Нет, разумеется, ручка не была под током или что-то в этом роде; не было это и внезапным наплывом страха. Ощущение пришло не изнутри, а извне. Взявшись за дверную ручку, профессор будто окончательно подтвердил свою принадлежность к этому подземному миру, поставил кровью подпись на договоре. И словно кто-то очень далекий, обитающий в невообразимой дали от планеты Земля, сфокусировал на Илларионове пристальный взгляд. Этому ощущению нельзя было дать название, его нельзя было определить. Земные слова тут не годились, а иных у профессора не было. В одном он был уверен: это не иллюзия, это реально, до боли, до жути РЕАЛЬНО! Всеохватывающее проникновение извне – и оно пришло, чтобы остаться. Что-то, к чему невозможно привыкнуть, с чем немыслимо сжиться, чуждое, отстраненное, оно ЗДЕСЬ. И оно никуда не уйдет, пока… если… Что пока или если? Профессор не знал, но он чувствовал, что какое-то «если», какое-то условие сделки тут существует. Да, он подписал договор, и придется платить. Когда он прикоснулся к ручке этой двери, путь назад был отрезан.
Как ни странно, мысль о том, что пути назад нет, успокоила профессора, и схлынула шоковая острота восприятия. ТО, проникшее в него из надвселенской дали, не исчезло (оно не исчезнет), но затаилось на окраинах подсознания. В любой момент оно может взвиться, как разбуженный запахом добычи лев, но сейчас профессор снова был свободен… ПОЧТИ свободен, и об этом «почти» ему отныне забыть не дано.
Он повернул ручку и потянул дверь на себя.
Сначала ему показалось, что дверь заперта, но нет, она просто была очень массивной, и приходилось преодолевать ее инерцию покоя. Она открывалась плавно; Илларионов еще не видел, что находится за ней, но слышал бормотание множества неразборчивых голосов, точно включены были одновременно, негромко сотни радиоприемников или телевизоров на разных каналах. Слышались там и живые голоса, но их совсем нетрудно отличить от звучащих из динамиков.
Дверь открылась полностью. Профессор стоял на пороге обширного зала, напомнившего ему центр управления космическими полетами или станцию военно-космической связи. Длинные ряды пультов с экранами, операторы за клавиатурами компьютеров и управляющими консолями; опоясывающие зал по периметру балконы с многочисленными лесенками; помост для дежурного руководящего персонала. За пультами сидели, наверное, человек двести, еще столько же сновали вверх и вниз по лестницам, ныряли в какие-то двери и выныривали обратно, говорили по телефонам, доставали из принтеров распечатки и относили их операторам. Все внимание к профессору Илларионову ограничилось раздраженной репликой ближайшего к нему человека за пультом.
– Ради бога, закройте же дверь! Сколько можно говорить…
Илларионов повиновался, прошел вперед и занял наблюдательную позицию под балконом, где никому не загораживал дорогу. В его поле зрения попадало около десятка экранов, другой десяток он мог видеть частично, прочие же, перекрытые корпусами аппаратуры, видел в лучшем случае уголками.