— И что теперь с этой квартирой?
— Не знаю. Скорее всего, уже сдали. Здесь очень сложно со съемным жильем. Я сам два месяца маялся, пока мне просто не выделили одну из непроданных квартир в нашем новом доме.
— А с гостиницей тоже беда?
Дэн усмехнулся про себя: "А может, и правда, сплавить её в местный "отель"? Глядишь, сама быстрее отсюда свалит…"
— Хотите попробовать — каково это, мыться по очереди со всеми клиентами, занимая с пяти утра? Если так страшно у меня остановиться, могу организовать…
Она поморщилась.
— Я представляю, что это такое. Просто не хочется мешать и навязываться…
— Пару дней переживу. А потом уж найдем что‑то подходящее…
Доехали молча. Она больше не задавала никаких вопросов и ничего не рассказывала. Денис тоже предпочел не ввязываться в беседу. Успеют наговориться. Кроме того, ни одна женщина долго не выдержит пытку тишиной, и эта когда‑нибудь заговорит. Причем, о самом насущном. Не зная о ней ничего, этого и добивался.
Так, перебрасываясь ничего не значащими фразами, добрались до третьего этажа, он открыл дверь, пропустил гостью вперед. Помогая снять куртку, взвесил её на руках, снова снисходительно хмыкнул:
— Спортивная? Здесь такая не спасёт. Она держит тепло только при движении. Постоишь минут десять — околеешь.
— Я уже поняла. Просто не было времени найти что‑то более подходящее. Собиралась за два дня.
— Ты не знала, что тебя сюда направят? — В удивлении не заметил, как перешёл на "ты", но её это, похоже, не задело никак.
— Говорю же, за два дня сообщили. Поставили перед фактом: отправили билеты покупать, и дали один выходной, на сборы.
— Понятно. — Что ни черта не понятно. Ладно, с Татариновым еще можно было угадать, понимая, что это протеже, а при желании — найти, чей именно. А это что за утка такая подсадная? И чего от неё можно ждать? Сейчас, по большому счету, нечего: стоит вон, шмыгает носом и трясется.
— Ладно, о работе поговорим потом. Четвертый час ночи. Сейчас тебя чаем горячим напою, а потом — в люльку. Вставать ни свет, ни заря, не до разговоров.
Она послушно прошла за ним в комнату, которую Дэн до этого на бегу освобождал для постояльца. До этого почти не использовал — так, только в качестве спортзала. Но диван там стоял, большой и практически "нулёвый".
— Жить пока будешь здесь. Постельное белье и остальные принадлежности приготовлены. Если что‑то еще нужно — говори, не стесняйся. Располагайся, давай, а я пойду, чайник поставлю.
Чайник уже давно вскипел, и бутерброды лежали, нарезанные. Что еще можно предложить девушке в такое время, плохо представлял, а потому не заморачивался. А она куда‑то пропала. Прождав еще пять минут, Денис не выдержал и отправился на поиски.
Дверь в комнату осталась открытой, как и была, а Вероника сидела по — турецки над раскрытым чемоданом и просто пялилась на его содержимое. Красота! Он её ждет в ночи, а она, понимаешь, медитирует…
— В чем дело?
Девушка обернулась на голос:
— Да вот, сижу, туплю. Пытаюсь вспомнить, зачем сюда полезла. Сплю на ходу.
— Ясно. Переодевайся и приходи. Может, потом сообразишь. Не теряй времени.
Едок из нее оказался никакой: Вероника больше обнимала кружку пальцами, явно пытаясь их отогреть, да аккуратно отщипывала микроскопические куски от булки. К сыру с колбасой не притронулась. А вообще, похоже, спала на ходу.
— До сих пор не согрелась?
— Нет. Ощущение, что я двое суток в холодильнике. Сначала три часа на вокзале в Москве, потом в этом поезде… Вроде, фирменный, а дует из всех щелей. И эти двадцать минут на перроне добили окончательно. Хорошо, какой‑то рабочий, добрая душа, подсказал, что здесь есть помещение. Так бы и стояла.
Кольнуло неприятное ощущение — по его вине девушка торчала на морозе, и не двадцать минут, а гораздо больше. Он видел часы, когда её забирал.
— Извини. Я планировал приехать заранее, да не сложилось.
— Да я тебя не виню. Если бы трубка не сдохла, обязательно позвонила бы. А так…
Проснулось любопытство:
— А если бы я вообще не приехал? Шанс был очень высок… Мог просто не увидеть сообщение.
— Я уже подумывала взять билет в обратную сторону. Решила еще полчаса подождать. Превращаться в сосульку черт знает где — не очень хорошая перспектива.
— И не страшно было бы ослушаться приказа?
— А почему — "ослушаться"? Я же приехала. Все, как положено. А если здесь никто не ждал, как было обещано, то, какие ко мне претензии?
— Даже так? Ты такая смелая? Или настолько должностью не дорожишь? — Может, сейчас расколется и выдаст что‑нибудь вроде "мне ничего не грозит, у меня папа в главном управлении сидит", ну, или муж, или не в управлении, а близко к нему.
Но девушка снова удивила: глянула очень твердо, с вызовом, губы поджала, бровью дернула. Не понравился вопрос…
— Не такая и смелая, и работой дорожу, но, извини, у нас не крепостное право, и, если я здесь на хрен никому не нужна, то могу и другое место подыскать. Я не девочка на побегушках, чтобы забросить к черту на кулички, а потом забыть. Умолять, чтобы вспомнили, поверь, не стала бы.
Вот и характер прорезался, а к нему — недовольство и ситуацией вообще, и его опозданием — в частности. "Не девочка", говоришь? Да похоже, что именно она и есть, раз так легко поддаешься на провокации…
— Понятно. Как видишь, на такие крайние меры идти не пришлось. Ты здесь, а завтра идем на работу. Теплее стало?
— Немного.
— Ясно. Будем предпринимать радикальные меры. — Он встал из‑за стола, двинулся в её сторону. Девушка ощутимо напряглась. — Да не пугайся ты. Коньяку сейчас налью. Должен помочь.
Достал из верхнего шкафчика пузатый бутылёк, щедро плеснул в обычный стакан (не до церемоний)…
— Пей. Залпом.
Она подержала в руках, принюхалась, лицо перекосило (какие мы нежные… двенадцатилетний коньяк предлагают, а она морщится, какая цаца выискалась)…
— Я не пью коньяк, мне от него плохо будет…
— Я сказал — пей. Лечить потом от соплей не буду, если чем посерьезнее не накроет. Давай, как лекарство.
Она зажмурилась и вылила в себя всё, что было в стакане, одним большим глотком. Как её перекорёжило — стоило посмотреть, будто не благородный напиток, а какую‑то водку палёную хлебнула. Выдохнула, широко распахнув глаза…
— Фу, какая гадость… Но реально греет. Спасибо.
Щеки зарозовели на глазах, а взгляд поплыл — подействовало. Теперь срочно довести бы её до постели, а то, невзначай, так здесь и завалится…
— А можно мне в душ сходить? — О — па! Неожиданно, однако. Так же, как и взгляд, просяще — жалостливый.
— Вероника, какой тебе, нафиг, сейчас душ? На горшок — и баиньки. Давай, отведу. Тебе спать осталось часа два от силы.
— Ну, я очень туда хочу. Почти трое суток в дороге, представляете? — Заметил, как время в дороге увеличилось на сутки (до этого говорила про двое), как и то, что снова перешла на "вы". Похоже, захмелела больше, чем требовалось…
— Утром сходишь. А теперь — спать. Не шучу. Завтра к десяти в офис. И никаких опозданий.
Реально, за руку довел до комнаты, дальше обещала справиться сама…
В эту ночь он решил не ложиться — какой смысл? Оставалось каких‑то три часа, четыре — максимум. Только насиловать мозг и тело. Да и не впервые было переживать такие бессонные ночи, знал, что справится. Предпочел потратить время на то, чтобы поискать информацию — ту, которой не было совершенно. А про неожиданную гостью необходимо было что‑нибудь знать. Дмитриев Денис потому и славился умением побеждать, что никогда не начинал борьбу неподготовленным. Мало знать о том, на что способен ты сам, гораздо важнее иметь сведения о противнике.
А эта девочка, хоть и казалась мышью серой, была не так уж проста. Об этом вопила интуиция, хоть мозг и пробовал убедить в обратном. Что тут, казалось бы, опасного? По сравнению с ним, эта девочка — просто ребенок, слабый и неопытный. Таких можно пачками на завтрак есть. Не запивая. Но что‑то проскальзывало в ее интонациях, мимике, гордо вздернутой голове (когда вспоминала, что её нужно именно так держать)… Говорящее — ни черта она не мышь, и даже не котёнок. Кто? Время покажет, но где‑то у нее точно спрятаны и коготки, и зубки. И лучше их заранее обточить…