Или нос вдруг себе вмиг отрастит — свешивается, как кривой ятаган, и на нем такие смешные, фигурно-выразительные родинки, что все на них смотрят и шепчутся: «Кто этот носовик? Никогда не видели такого!» И пока разберутся, пока поймут, кто он, он успевал исчезнуть, что-нибудь испортив…
Вы поняли, на что это похоже? Это похоже на морфему, если бы письмо передавало ее изменения. Но морфема — такой волшебник, которого надо легко узнавать. Как этого добиться? Да запретить ей изменяться!
Буква и запрещает. Она не может изменить произношения. Произношение морфемы остается изменчивым. Но на письме буква утихомиривает морфему: она придает ей постоянный облик.
Итак: морфема в произношении — волшебник. Изменяется. Буквенная маска делает ее облик постоянным.
Потеряв чувство меры
Иногда морфемы, меняя свой облик, что называется, теряют чувство меры. Глаголы: ходить — шел, шла… ведь у них корни разные? Сейчас — разные. Исторически (в прошлом) — один и тот же.
Чередование х || ш — для нашего языка дело обычное: успех — безуспешно, орех — орешник, ухо — уши, просохнуть — просушу… Чередование гласного о с его отсутствием — тоже известно; это — беглый гласный: сон — сна, рожь — ржи. Наконец, и д чередуется с «ничем»: ведут — вел, упадут — упал, бредут — брёл, украдут — украл, пропадут — пропал… Все отличия обычны. Но здесь, у морфемы ход-, шё-, ш-, меняются все звуки. Получаются совсем разные по звучанию корни:
ход-ил
шё-л[7]
ш-ла
К тому же мена х || щ бывает всегда в конце морфемы, а в этом корне — она начальная. Непривычно. Поэтому мы и считаем, что эти корни (в современном языке) — разные. Слишком много отличий.
На что это похоже? На другого волшебника: который может изменить сразу и нос, и глаза, и рот, и прическу. Конечно, и не узнаешь его, измененного, превращенного.
Так и с переменчивостью морфемы. Нашего старого волшебника, который может у себя менять что-нибудь одно, легче узнать, чем нового, во всем непостоянного волшебника. А все-таки и старый, и новый затрудняют узнавание. Помехи могут быть то меньше, то больше, но они есть.
И хорошо, что буква иногда помогает нам не обращать внимания на эти изменения. Волшебник отрастил себе нос, а мы приказали ему ходить в маске — в одной и той же постоянной маске. И по этой маске всегда легко узна́ем его.
Хорошая маска, полезная!
Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765)
Пушкин писал о Ломоносове: «Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом».
Этот университет — Михаил Васильевич Ломоносов — имел и филологический факультет, факультет словесных наук. Изучению законов русского языка Ломоносов отдал много сил.
С увлечением собирал Ломоносов материал для своей «Российской грамматики» (вышла в 1757 году). Тысячи записей! И каждая — какое-нибудь наблюдение, вопрос, обобщение, предположение. Вот например:
отъискать,
отискать,
отыскать…
Одно слово записано в трех вариантах. Ломоносов ищет: какую орфографическую форму избрать? Утвердилось последнее написание, сам Ломоносов отдавал ему предпочтение:
искать — отыскать,
играть — сыграть,
итог — подытожить,
икать — разыкался…
Ломоносов чутко отмечал, что отвечает духу нашего письма, а что — противоречит.
Раздумывает он и о самых главных основах нашего письма. По его мнению, «в правописании наблюдать надлежит, чтобы оно … не удалялось много от чистого выговору и чтобы не закрылись совсем следы произвождения и сложения речений».
Что это значит: «чтоб не закрылись следы»? Сравните:
косит, | косит,
касить, | косить,
казьба, | косьба,
пракощик. | прокосчик.
Слева написаны слова по выговору. И не видно, что эти слова однокоренные, косьба образовано от косить, прокосчик от прокос. Корень один и тот же, а носит разные буквенные маски: кос — кас — каз — кощ… Не догадаешься, что корень-то один и тот же! Справа «следы произвождения слов» не закрыты. Ломоносов, значит, был сторонником такого письма, которое не наносило бы ущерба морфеме. В разных словах одна и та же морфема пишется одинаково — вот «следы произвождения слов» и ясны!