Подобно некоторым другим современным тенденциям в культуре, танатопатия не может быть описана в терминах существующих политических раскладов. Несмотря на попытки апроприировать некоторые аспекты танатопатии (так, например, левые считают, что изображение насильственной смерти, монстров или апокалипсиса есть проявление «революционного протеста» против капиталистической эксплуатации, гендерной и расовой дискриминации, а также американского империализма, тогда как по мнению консерваторов «культура смерти» есть результат многовекового «заговора либералов против христианства и традиционных национальных ценностей»), танатопатия находится за пределами «культурных войн» и в США, и в России. Чтобы быть адекватно понятым, танатопатия — важное культурное и историческое явление — должна быть проанализирована в своих собственных терминах.
Готическая эстетика
Для осмысления танатопатии я использую некоторые подходы, разработанные мной в предшествующих работах[78]. В этом разделе я кратко обрисую концепцию готической эстетики и поясню, почему предпочитаю именно этот термин, а не «готический жанр» или «жанр ужасов».
Вплоть до недавнего времени жанр ужасов использовался в основном как метафорическое понятие. Исследования хоррора подчеркивают, что в нем присутствуют готические элементы и что он «с трудом поддается классификации», а также попыткам объяснить причины растущей популярности его многочисленных проявлений[79]. Поэтому в жанр хоррора могут быть включены самые разнообразные тексты — кровавые натуралистические триллеры, вампирские саги, мистические фильмы ужасов и сумеречные фэнтези… Надо также учитывать, что за последнее десятилетие рамки этого жанра стали еще шире и многообразнее[80]. Что касается готического жанра, который берет начало в английском готическом романе XVIII века, то он ассоциируется с мрачными руинами, смертью, распадом, мраком, кошмарными видениями и преступлениями[81]. Исследователи отмечают роль, которую сыграли в формировании этого жанра интерес к разного рода чудовищным и сверхъестественным силам, желание проникнуть в глубины темной стороны человеческой психики и протест против рационализма[82]. Предпринималось много попыток дать определение готическому жанру, и в особенности отграничить его от хоррора. Например, Дэвид Пантер утверждал, что, в отличие от классического готического романа, современный готический жанр приобрел некоторые новые черты[83]. В этих произведениях «царит психическая общественная деградация», где «ключевые темы — это акты насилия, распад, изнасилования», а «основная черта — это молчаливое согласие с происходящим ужасом, что приводит к прогрессирующему безумию»[84]. Пантер делает акцент на том, что в современной культуре границы двух жанров — готики и хоррора — размыты, и он подчеркивает трудности, связанные с их разграничением[85]. В более поздних исследованиях Пантер также отмечает неопределенность как характерное свойство готического жанра[86]. Фред Боттинг, еще один исследователь современного готического жанра, добавляет к списку его основных черт «вычурный стиль, фрагментарность повествования», а также присутствие «таинственных злодеев и наличие старинного замка или поместья в качестве основного места действия»[87]. По его мнению, готический жанр подобен эпидемии, другими словами, он способен «заражать» прочие жанры[88]. Неопределенность границ этих жанров побудила, к примеру, Луиса Гросса говорить о страхе как о существенной черте современных готических произведений, хотя страх по праву можно считать отличительным свойством жанра ужасов[89]. Действительно, в последнее десятилетие смешение готики и хоррора стало предметом постоянного неудовольствия критиков. Столь широкая трактовка готики и хоррора делает их настолько расплывчатыми понятиями, что их трудно счесть полезными аналитическими орудиями.
Понятие жанра само по себе уже содержит в себе существенные ограничения применительно к моей аналитической задаче: оно обладает сильными формальными и техническими аспектами, ограничивающими его применение, когда речь идет о взаимосвязи между интеллектуальными влияниями, эстетическими принципами и социальными практиками[90]. Мне представляется, что понятие «эстетический тренд» помогает лучше соотнести особенности того или иного романа или кинофильма, с одной стороны, с соответствующим историческим и идеологическим контекстом его создания, а с другой — с теми общественными и культурными явлениями, на которые эти произведения оказали влияние.
78
79
Эти исследования предлагают различные объяснения, включая параллели между древнегреческой трагедией и хоррором, психологическое стремление к возвышенному, реакцию (неадекватную) на страх перемен и новых неопределенностей, технический прогресс и инаковость, адаптацию к общесоциальным проблемам и эскапизм. См., например:
80
Когда фильмы, выходившие под этим «ярлыком», стали чересчур ужасными по содержанию и превратились в «слэшеры» и пыточное порно, о чем мы уже говорили выше, они выделились из жанра «фильмов ужасов».
81
О готическом романе см.:
82
Анализ применения понятия «готика» к разным периодам русской, советской и постсоветской культуры см. в недавно вышедшем блоке статей: Russian Gothic / K. Platt, C. Emerson, D. Khapaeva (Guest co-editors) with participation of J. Brooks, M. Lipovetsky // Russian Literature. 106. May — June 2019. См. также:
84
См.:
85
«Разумеется, это не значит, что вся художественная литература двадцатого века в жанре „хоррор“ выросла из готики, но, что примечательно, довольно большая ее часть сформировалась на темах и стилях, которые уже более сотни лет можно было со всей справедливостью считать устаревшими» (
86
A Companion to the Gothic / Ed. A. Lloyd-Smith, D. Punter. Oxford: Blackwell, 2000. О готическом жанре см.:
89
90
О дебатах, касающихся теории жанра, и об эссенциалистическом подходе к жанру см.: