Знаете, иногда бывает, что некоторые лица неуловимо напоминают вам какое-нибудь животное — птицу или зверя. Так вот, этот егерь (я буду звать его так за неимением лучшего имени) был чрезвычайно похож на огромного Тома — кота, которого Вы так часто видели у меня дома и смеялись всякий раз над поразительной величавостью его манер. Серые бакенбарды есть у Тома — серые бакенбарды были у егеря, серые усы есть у Тома — серые пышные усы скрывали верхнюю губу егеря. Зрачки глаз Тома могут расширяться и сжиматься в узкую щелку, и я был уверен, что таким свойством обладают только кошачьи зрачки, пока не увидел глаз егеря. Но, безусловно, своим ярко выраженным интеллектом егерь явно превосходил умственные способности Тома. Этот егерь, казалось, получил полнейшее влияние на своего хозяина или патрона, за каждым взглядом и каждым шагом которого, он следил со своего рода подозрительным интересом, чем, признаться, совершенно меня озадачил.
Было ещё несколько групп гостей в самой отдаленной части зала. Все эти леди и джентльмены держались с тем особым достоинством, присущим старой школе, все были величавы и благородны. Я наблюдал за ними, строя догадки об их взаимоотношениях. Казалось, они отлично знают друг друга, и подобные встречи давно стали традицией. Но тут мои размышления были прерваны маленьким человечком с противоположной стороны гостиной. Он шел через зал, явно намереваясь занять место рядом со мной. Французу ничего не стоит ненавязчиво завязать беседу. Это замечательное качество столь изящно помогло моему крошечному приятелю поддержать репутацию нации, что не прошло и десяти минут, как разговор наш принял довольно доверительный характер.
Теперь я знал наверняка, что радушный приём, оказанный мне в этом замке всеми его обитателями, начиная с привратника и заканчивая энергичной хозяйкой и её кротким мужем, предназначался совсем другому человеку. Но для того, чтобы пролить свет на столь счастливое для меня всеобщее заблуждение требовались или куда большие уверенность в себе и общительность или душевное мужество, которым я также не мог похвастаться. Однако, крошечный сосед настолько завоевал моё расположение, что я был не прочь посвятить его в реальное положение вещей и сделать своим другом и союзником.
— Мадам заметно постарела, — вклинился он в мои раздумья, бросив взгляд на нашу хозяйку.
— Мадам всё ещё очень хороша собой, — ответил я.
— Вот, разве не странно, — продолжил он, понижая голос, — что практически все без исключения женщины восхваляют отсутствующих или умерших мужей, будто лучше их было и не сыскать? — он пожал своими маленькими плечами и выдержал многозначительную паузу. — Вы только представьте! Мадам всегда превозносит своего покойного мужа в присутствии нынешнего! Чем, надо сказать, нас — гостей всякий раз сильно обескураживает: ведь все вокруг наслышаны о столь печально известном характере покойного мсье де Реца[5]. «Ну да, решительно все в Турени[6]», — подумал я, но в ответ только согласно хмыкнул.
В ту же минуту ко мне подошел наш хозяин и с видом вежливого интереса (подобный вид напускают на себя люди, справляясь о здоровье вашей матушки, которая на самом деле им совершенно безразлична) спросил (если я не ослышался): «Как поживает ваш кот?» Как поживает мой кот! О чём хотел узнать этот человек? Мой кот!{5} Имел ли он в виду моего бесхвостого кота Тома, родившегося на острове Мэн, который теперь, как считается, защищает мою лондонскую квартиру от нашествия крыс и мышей? Том, как Вы знаете, высоко ценим некоторыми из моих друзей за степенность манер и мудрый прищур глаз, и, извлекая выгоду из такого их отношения, он без малейших колебаний использует для отирания ноги своих ценителей. Но неужели слава моего кота смогла дотянуться сюда через Канал[7]? Однако, вопрос нуждался в ответе, поскольку лицо нашего хозяина всё ещё выражало учтивое беспокойство, и я в свою очередь засвидетельствовал признательность и уверил его в том, что, насколько мне известно, кот мой чувствует себя замечательно.
— И климат ему подходит?
— Совершенно, — ответил я, ошеломленный столь глубокой заботой о бесхвостом коте, потерявшем пальцы одной лапы и половинку уха в какой-то жестокой западне. Хозяин улыбнулся милой улыбкой и, сказав пару слов моему маленькому соседу, пошел дальше.
— Как же скучны эти аристократы, — промолвил мой сосед с презрительной усмешкой, — Наш хозяин редко когда способен больше, чем на две фразы, с кем бы он ни беседовал. На этом его возможности истощаются, и он опять должен помолчать для восстановления сил. И вы, мсье, и я, уж во всяком случае, обязаны лишь своему уму всем, в чём мы преуспели.
И опять меня сбили с толку! Как Вам известно, происхождение из семьи, если и не аристократической, то очень к тому близкой, составляет предмет моей гордости. И — касаемо преуспеяний — если бы я взлетел по общественной лестнице, то скорее благодаря именно подобной воздушному шару знатности, неотягощенный балластом ни в голове, ни в карманах, а отнюдь не благодаря природному уму. Однако была моя очередь подавать реплику — и я улыбнулся снова.
— Как по мне, — продолжал он, — если человек ни перед чем не останавливается, если он знает, как осмотрительно приукрасить или утаить факты, если он не слишком сентиментален, то, несомненно, его ждёт успех, он обязательно присоединит к своей фамилии «де» или «фон» и проведёт остаток жизни в комфорте. Вот пример того, о чём я говорю, — и он украдкой бросил взгляд на нескладного хозяина умного, проницательного слуги, которого я назвал егерем.
— Господин маркиз никогда не был бы никем иным, кроме как сыном мельника, если бы не способности его слуги. Вы, конечно, знаете о его прошлом?
Только было я собрался сделать несколько замечаний об изменениях, произошедших в порядке получения титулов со времен Людовика XVI — в действительности здравых и исторически значимых, — как вдруг заметил лёгкое волнение среди гостей в противоположном конце гостиной. Лакеи в старомодных причудливых ливреях, должно быть, вошедшие из-за гобелена (я сидел прямо напротив дверей и не видел, чтобы они входили), разносили небольшие бокалы с напитками и совсем крошечные деликатесы, которые, как считается, достаточны для закуски, однако выглядевшие весьма скудными при моём разыгравшемся аппетите. Но вот эти лакеи почтительно застыли перед обворожительной леди, пленительной, как утренняя заря, и, увы, сладко спящей на роскошном канапе{6}. Джентльмен, надо полагать, её муж — настолько сильно он был раздражен этим неуместным сном, — пытался разбудить её, как бы слегка потряхивая. Но всё напрасно, она совершенно не замечала ни его досады, ни усмешек гостей, ни дежурной почтительности ожидающих лакеев, ни тревожного смущения хозяина и хозяйки.