Мой миниатюрный приятель уселся с такой пренебрежительной ухмылкой, словно его любопытство сдалось под натиском презрения.
— Моралисты могли бы извлечь бесконечное множество мудрых замечаний из этой сцены, — сказал он. — Во-первых, отметьте смешное положение, в которое попали все эти люди из-за суеверного благоговения перед чинами и титулами. Поскольку этот господин — властвующий принц одного крошечного королевства, точное местоположение которого до сих пор так и не удалось обнаружить, пока госпожа Принцесса сама не проснётся, никто не должен сметь предложить ей стакан воды с сиропом, и, судя по прошлому опыту, бедные лакеи могут целый век простоять вот так в ожидании. Во-вторых, если рассуждать с позиции моралиста, вы убедитесь воочию, как трудно переломить дурные привычки, заложенные в молодости.
В это самое время принц добился успеха (я не успел заметить, какими средствами) в пробуждении прекрасной сони. В первый момент она не могла вспомнить, где находится и, взглянув снизу вверх на мужа влюбленными глазами, улыбнулась и спросила:
— Это вы, мой принц?
Но остро чувствующий сдерживаемую веселость зрителей и слишком раздосадованный всем происходящим, чтобы отвечать ей с такой же нежностью, он отвернулся, бросив лишь короткую фразу, вернее всего переводимую на английский как: «Фу, моя дорогая!»
После стакана неизвестного, но восхитительного вина моё бесстрашие окрепло, и я рассказал моему маленькому циничному соседу (который, признаюсь, начинал меня немного раздражать), как заблудился в лесу и по ошибке попал на приём в замок.
Казалось, его сильно позабавила моя история. Он заявил, что не раз попадал в подобные ситуации, и что мне повезло куда больше, чем ему в одном из этих случаев, когда, по его разумению, ему грозила смертельная опасность. В заключение рассказа он предложил мне полюбоваться его сапогами, которые он продолжает носить, несмотря на большое количество заплаток и ухудшающиеся с каждой новой заплатой их некогда превосходные качества, потому что сапоги эти чрезвычайно подходят для долгих пеших прогулок.
— Но судя по всему, — закончил он, — новая мода на железные дороги скоро вытеснит потребность в подобного рода сапогах.
Когда я спросил его совета — следует ли мне объявить себя перед хозяевами заплутавшим в ночи путником, которого они ошибочно принимают как приглашенного гостя, он воскликнул:
— Ни в коем случае! Ненавижу все эти тошнотворные моральные принципы!
Похоже, его сильно задел мой невинный вопрос, будто в нём содержалось косвенное осуждение каких-то его поступков. Он надулся и замолчал, и в этот самый момент я поймал на себе ласковый приветливый взгляд дамы напротив. Той самой дамы, что держит свои больные ноги на подушке, и о которой говорил выше, как о приятной, но уже далеко не молодой и цветущей. Этот её взгляд, казалось, говорил: «Подойдите ко мне, давайте немножко побеседуем». С извиняющимся поклоном я оставил своего маленького компаньона и пошел через зал к лишенной возможности ходить пожилой леди. Милейшим жестом она поблагодарила меня и полуизвиняясь сказала:
— Немножко скучновато быть прикованной к одному месту в такой вечер, как этот. Но это справедливая кара за глупое тщеславие в молодости. Мои бедные ноги, и без того от рождения миниатюрные, теперь мстят мне за то, что я так жестоко мучила их этими ужасными хрустальными туфлями. Кроме того, мсье, — с милой улыбкой продолжила она, — я подумала, что вам, должно быть, надоели злобные разглагольствования вашего маленького соседа. У него и смолоду был характер не из лучших, а уж с возрастом такие люди обязательно становятся законченными циниками.
— Кто он такой? — спросил я с английской прямолинейностью.
— Его зовут Спальчик. Кажется, его отец был дровосеком или углежогом, или кем-то в этом роде. Рассказывают жуткие истории о пособничестве в убийстве, неблагодарности, лжи и деньгах, полученных за оговор. Но вы станете думать обо мне так же плохо, как и о нём, если я буду продолжать злословить. Давайте лучше полюбуемся восхитительной леди с букетом роз, что идёт прямо к нам. Я никогда не видела её без роз, эта привязанность тянется из прошлого, но вы, конечно же, прекрасно знаете об этом.
— Ах, красавица{7}! — воскликнула моя компаньонка, когда леди с розами подошла поближе. — Как это на вас похоже — прийти ко мне теперь, когда сама я ходить уже не могу.
Затем, повернувшись ко мне и изящно вовлекая меня в беседу, сказала:
— Вы должны знать: хотя мы ни разу не встречались пока обе не вышли замуж, но с тех пор мы как родные сестры. Так много сходства в наших обстоятельствах и, я бы сказала, в наших характерах. У каждой из нас есть по две старшие сестры (правда, мои сёстры лишь сводные), которые были не столь добры к нам, как могли бы.
— И которые с тех самых пор сожалеют об этом, — добавила вторая леди. — С тех самых пор, как мы взяли в мужья принцев, — продолжила она с лукавой улыбкой, в которой не было и намёка на недоброжелательность. — Ведь замужество сильно изменило наше положение. К сожалению, мы обе были неаккуратны в соблюдении правил, и — злосчастное последствие неаккуратности — нам обеим пришлось претерпеть унижения, обиды и боль.
— И обе очаровательны, — прошептал кто-то позади меня. — Ну же, милорд маркиз, скажите это, скажите: «И обе очаровательны».
— И обе очаровательны, — во всеуслышание проговорил уже совсем другой голос. Я обернулся и увидел хитрого котоподобного егеря, побуждавшего своего хозяина произнести несколько учтивых фраз.
Леди поклонились с видом высокомерной признательности, который ясно дает понять, что комплимент из такого источника малоприятен. Тем не менее, наша тесная компания распалась, и я очень сожалел об этом. Маркиз же выглядел так, будто его вдохновения хватило как раз на один спич, и он надеется, что большего от него и не ожидают. Всё это время за его спиной стоял егерь, полудерзкий и полураболепный в своём поведении. Леди, будучи настоящими леди, казались огорченными неуклюжестью маркиза и задали ему пару пустячных спасительных вопросов, ответы на которые не должны были его затруднить. Егерь меж тем постоянно бубнил что-то себе под нос тихим рычащим голосом. Я отступил чуть назад во время этой заминки в обещавшем быть столь приятным общении и не мог не слышать того, что он говорит.
— В самом деле, де Карабас глупеет день ото дня. Мне ужасно хочется вернуть ему его сапоги и пусть живет, как знает. Я давно собирался ко двору, ко двору и отправлюсь. И потружусь на собственный успех, как трудился для него. Император, несомненно, высоко оценит мои способности.
И таковы ли уж французские обычаи, или егерь в ярости позабыл о хороших манерах, но только он фыркал и плевался направо и налево прямо на паркетный пол.
И тут очень уродливый, очень приятный мужчина подошел к леди, с которыми я только что говорил, и подвел к ним изящную белокурую даму, одетую с ног до головы во всё чистейше белое, как будто она — истовая поклонница белого цвета. Я не думаю, что в её одежде был хотя бы клочок какого-нибудь иного оттенка. По-моему, я слышал, как приближаясь к дамам, она издавала какой-то тихий звук, напоминающий пение закипающего чайника и воркование голубя одновременно.
— Мадам Мяумяу{8} очень хотела повидать вас, — сказал мужчина, обращаясь к леди с розами, — вот я и привел её к вашему обоюдному удовольствию!