- Да, примерно это я и хотел сказать, - подтвердил Холмс. - Вы выразили мою мысль более темпераментно, а потому и в более парадоксальной форме, чем это сделал бы я сам, но я готов согласиться и с вашей формулировкой.
- Я всегда знал, что вы невысокого мнения о моих умственных способностях, - обиделся Уотсон. - Но я все-таки не предполагал, что вы считаете меня совсем уже полным идиотом. Ведь только идиот мог бы эти процитированные вами экстравагантные высказывания Пушкина и Толстого понять буквально. Как ни крутите, а это самоубийство Вронского, о котором Толстой говорит, что оно явилось для него полной неожиданностью, сам же он, Толстой, и придумал! И "штуку", которую "удрала" пушкинская Татьяна, неожиданно выйдя замуж за генерала, тоже придумал не кто-нибудь, а сам Пушкин.
- Это, конечно, верно, - улыбнулся Холмс. - Неожиданное самоубийство Вронского - это, конечно, несомненный продукт творческой фантазии Льва Николаевича Толстого. И неожиданное замужество пушкинской Татьяны - такой же несомненный продукт творческой фантазии Александра Сергеевича Пушкина. Но вся штука в том, что художник - если он настоящий художник, конечно, отнюдь не свободен в этом проявлении своей творческой воли. Фантазия его строго ограничена. И ограничивает ее не кто иной, как его собственный герой.
- Что за чушь! - взорвался Уотсон. - Хоть убей, не понимаю, что вы хотите этим сказать!
- А между тем мысль моя очень проста. Возьмите хоть ту же "Пиковую даму". Пушкину понравилась история, рассказанная молодым князем Голицыным. Вернее, не понравилась, тут было бы уместнее какое-то другое слово. Она показалась ему подходящей для выражения каких-то волнующих его мыслей. Он взял эту историю, но главным ее действующим лицом решил сделать совсем другого человека. Поведение этого другого человека уже не могло быть таким, каким было поведение молодого князя Голицына. Германн повел себя сообразно своему характеру, своим представлениям о счастье, своей морали... И вот уже история, положенная Пушкиным в основу начатой им повести, стала меняться, обрастать новыми подробностями и поворотами, о которых он, Пушкин, сперва даже и не подозревал.
- Звучит убедительно, - вынужден был признать Уотсон. - Но вы ведь помните, Холмс: начали мы с того, что историю вполне благополучную и даже счастливую Пушкин превратил в трагическую. Вы уверяете, что виною тому был Германн. Вернее, его злополучный характер. Ну, это ладно. Это бы еще ничего. Тем более что Германн и впрямь получил по заслугам. Но из того, что вы мне сейчас сообщили, выяснилось, что и Вронского стреляться заставил не Толстой, а сам Вронский. И Анну Каренину под поезд то же бросил не Толстой, не его, как вы изволили выразиться, художественная фантазия, а чуть ли не сама Анна вынудила, заставила Толстого поступить с ней таким образом. Но ведь сюжетов, завершающихся горестным, трагическим финалом, в мировой литературе гораздо больше, чем сюжетов с благополучным, счастливым концом?
- Пожалуй, больше, - вынужден был согласиться Холмс.
- Но тогда, если исходить из этой вашей теории, мы вынуждены будем признать, что чуть ли не все герои мировой литературы одержимы какой-то странной жаждой гибели. Все они, как бешеные, сами лезут - кто в петлю, кто под пистолет, кто под поезд... И не только сами лезут, но даже еще и создателей своих как бы подталкивают к тому, чтобы те поступили с ними самым жестоким образом.
- Картина, которую вы нарисовали, мой добрый друг, признал Холмс, - и в самом деле кажется не слишком правдоподобной. И тем не менее она довольно верно отражает реальное положение дел. Впрочем, если говорить о грустных, печальных и даже трагических финалах многих художественных созданий, я должен буду тут кое-что добавить. Далеко не всегда к печальному окончанию книги писателя подталкивает его герой. Часто его вынуждает двигаться к невеселой развязке другая, пожалуй, даже еще более мощная сила.
- Опять вы начинаете говорить загадками! - вспылил Уотсон. - Какая еще другая сила? Потусторонняя, что ли?
- Не все сразу, друг мой, не все сразу, - улыбнулся Холмс. - Этой теме мы с вами посвятим другое, специальное расследование.
КАКАЯ СИЛА ТОЛКАЕТ ПИСАТЕЛЯ
К ПЕЧАЛЬНОЙ РАЗВЯЗКЕ?
Я надеюсь, что расследование, проведенное Шерлоком Холмсом и Уотсоном, помогло вам понять, почему писатель, оттолкнувшись от какого-нибудь реального жизненного факта или события, никогда не воспроизводит этот факт или событие в точности, всегда вносит в историю, взятую из жизни, какие-то иногда очень большие и важные - изменения. Довольно часто эти изменения кардинальным образом меняют весь смысл этой выхваченной прямо из жизни истории.
А теперь я позволю себе предложить вашему вниманию еще одну жизненную историю, из которой вырос хорошо вам знакомый художественный сюжет.
ИЗ КНИГИ П В. АННЕНКОВА
"ВОСПОМИНАНИЯ И КРИТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ"
Однажды при Гоголе рассказан был канцелярский анекдот о каком-то бедном чиновнике, страстном охотнике за птицей, который необычайной экономией и неутомимыми, усиленными трудами сверх должности накопил сумму, достаточную на покупку хорошего лепажевского ружья рублей в 200 (асс.). В первый раз, как на маленькой своей лодочке пустился он по Финскому заливу за добычей, положив драгоценное ружье перед собой на нос, он находился, по его собственному уверению, в каком-то самозабвении и пришел в себя только тогда, как, взглянув на нос, не увидел своей обновки. Ружье было стянуто в воду густым тростником, через который он где-то проезжал, и все усилия отыскать его были тщетны. Чиновник возвратился домой, лег в постель и уже не вставал: он схватил горячку. Только общей подпиской его товарищей, узнавших о происшествии и купивших ему новое ружье, возвращен он был к жизни, но о страшном событии уже не мог никогда вспоминать без смертельной бледности на лице...
Все смеялись анекдоту, имевшему в основании истинное происшествие, исключая Гоголя, который выслушал его задумчиво и опустил голову. Анекдот был первой мыслью чудной повести его "Шинель", и она зародилась в душе его в тот же самый вечер.
Коренное отличие сюжета гоголевской повести от этого забавного "канцелярского анекдота" наверняка сразу бросилось вам в глаза. И дело тут, конечно, не только в том, что вместо лепажевского ружья ценой в 200 рублей ассигнациями у гоголевского Акакия Акакиевича пропадает шинель - вещь гораздо более необходимая для его повседневного существования, чем ружье. Главное отличие в том, что "анекдоту, имевшему в основании истинное происшествие" все смеялись, а над повестью Гоголя не смеяться хочется, а плакать.
Помимо этого, коренного отличия, вы наверняка обнаружите в повести Гоголя еще и другие подробности, детали и сюжетные повороты, благодаря которым смешной "канцелярский анекдот" преобразился в трагическую повесть, положившую начало целому направлению русской литературы. ("Все мы вышли из "Шинели" Гоголя", - сказал Достоевский.)
Превратить вполне благополучную и даже благостную историю в рвущую душу трагедию Гоголя заставила та самая "мощная сила", постижению которой Шерлок Холмс обещал посвятить следующее свое расследование.
ПОЧЕМУ Л. Н. ТОЛСТОЙ
УМЕРТВИЛ САМЫХ ЛЮБИМЫХ СВОИХ ГЕРОЕВ
Расследование ведут Шерлок Холмс и доктор Уотсон
- По-моему, Уотсон, вы хотите о чем-то меня спросить, но почему-то не решаетесь. Я угадал, не правда ли? - обратился Шерлок Холмс к своему верному другу и помощнику.
- От вас ничего не скроешь, - вздохнул Уотсон.
- Ну-ну, смелее, друг мой! Откройте мне, что вас заботит?
- Я надеюсь, вы не забыли про свое обещание? - осторожно начал Уотсон.
- Помилуй Бог! Вы же знаете, что я никогда ничего не забываю. Я обещал вам провести специальное расследование, чтобы ответить на ваш вопрос: какая тайная сила влечет писателя к грустной, а порой так даже и трагической развязке, хотя, казалось бы, вполне в его воле было бы привести своих героев к благополучному и даже счастливому окончанию всех их приключений.