Такое резкое, контрастное соотношение симпатий и антипатий к Дон-Кихоту и Гамлету повторяется из века в век. При этом, в отличие от Белинского и Тургенева, суждения которых разделены двумя десятилетиями, столь же противоречивые, взаимоисключающие взгляды нередко высказывались разными людьми в одно и то же время.
ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ
ПЬЕРА ЖАНА БЕРАНЖЕ "БЕЗУМЦЫ"
Оловянных солдатиков строем
По шнурочку равняемся мы.
Чуть из ряда выходят умы:
"Смерть безумцам!" - мы яростно воем;
Поднимаем бессмысленный рев...
Мы преследуем их, убиваем
А потом мавзолей воздвигаем,
Человечества славу прозрев...
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не сумеет
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!..
По безумным блуждая дорогам,
Нам безумец открыл Новый Свет;
И безумец дал Новый Завет,
А ведь этот безумец был Богом!
Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше Солнце забыло
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь!
Этот гимн во славу Дон-Кихотов всех времен и всех народов был сочинен в 1833 году. А примерно в то же время другой поэт, живший, правда, в другой стране - в России, - горестно вздыхал:
ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ М. Ю. ЛЕРМОНТОВА "ДУМА"
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее - иль пусто, иль темно,
Меж тем под бременем познанья и сомненья
В бездействии состарится оно...
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно малодушны,
И перед властию - презренные рабы...
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
ИЗ СТИХТВОРЕНИЯ М. Ю. ЛЕРМОНТОВА
"И СКУЧНО И ГРУСТНО.
Любить?.. но кого же?.. на время - не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? - там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и все там ничтожно...
Что страсти? - ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг
Такая пустая и глупая шутка...
М. Ю. ЛЕРМОНТОВ. "БЛАГОДАРНОСТЬ
За все, за все тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей;
За жар души, растраченный в пустыне,
За все, чем я обманут в жизни был...
Устрой лишь так, чтобы тебя отныне
Недолго я еще благодарил.
Все эти стихи без большой натяжки можно представить как лирическую исповедь Гамлета.
Я нарочно привел строки не из одного, а из нескольких лермонтовских стихотворений, чтобы у вас не возникла мысль, будто в них выразилось минутное настроение, связанное с какими-то сугубо личными, интимными переживаниями и разочарованиями. Когда читаешь эти (да и многие другие) стихи Лермонтова подряд, одно за другим, не возникает ни малейшего сомнения в том, что в них выразились определенные общественные настроения.
То же можно сказать и о процитированном выше стихотворении Беранже. И о других известных нам гимнах во славу Дон-Кихота. (Вспомните горьковского Данко, горьковского Сокола, горьковского Буревестника. Вспомните мечтателя-хохла из стихотворения Михаила Светлова "Гренада", который "хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать". Ведь это все тоже - Дон Кихоты. И отношение к ним так же менялось на протяжении десятилетий, как на протяжении столетий менялось отношение к их общему предку - Дон-Кихоту Сервантеса.)
В общей форме ответ на эту загадку можно сформулировать так: отношение читателя к тому или иному литературному герою во многом объясняется причинами социальными.
Но чтобы понять, что скрывается за этой сухой и даже скучноватой формулировкой, нам придется провести еще одно - последнее в этой книге расследование.
РАССЛЕДОВАНИЕ,
в ходе которого
ЖЮЛЬЕН СОРЕЛЬ ЗАЩИЩАЕТ МОЛЧАЛИВА
- Что это у вас? - спросил Тугодум. - Если не секрет, конечно.
- Да нет, - сказал я. - Какие у меня могут быть от тебя секреты? Тем более что повестка эта адресована нам обоим.
Тугодум удивился:
- Какая еще повестка?
- Да вот, только что получил. Прочти!
Тугодум взял из моих рук письмо, адресованное, как я уже сказал, нам обоим, и с недоумением, слегка даже запинаясь, прочел:
ПОВЕСТКА
По получению сего вам предлагается незамедлительно явиться на чрезвычайное заседание Суда Чести Литературных Героев. Слушается дело о клевете. Алексеи Молчалин против Александра Чацкого...
- Ну и нахальство! - сказал он.
- Почему нахальство? - пожал я плечами. - Наоборот, я считаю, что это нам с тобой как раз очень кстати. Помнишь, я предупреждал тебя, что нам наверняка еще представится случай более основательно заняться личностью господина Молчалина. Вот такой случай как раз и представился.
- Да я не против, - возразил Тугодум. - Если хотите, давайте займемся его личностью. Хотя, по правде говоря, я не вижу в этом особого смысла: с этим господином, по-моему, и так все ясно. Ну и наглый же тип! Подать в суд на Чацкого! Да ведь это все равно, что подать в суд на самого Грибоедова!
- Ну, это все-таки не одно и то же, - не согласился я. - Кроме того, насколько я понял, тут не совсем обычный суд, а суд чести. Молчалин вовсе не требует судебной расправы над Чацким. А уж тем более над Грибоедовым. Он не столько нападает, сколько обороняется. Хочет, если можно так выразиться, защитить свое доброе имя.
- Вот именно, "если можно так выразиться", - обрадованно подхватил Тугодум. - Доброе имя! Какое доброе имя может быть у Молчалина!
- Не торопись, друг мой! - сказал я. - Давай все-таки дочитаем повестку до конца:
...Алексей Молчалин против Александра Чацкого. Свидетелем, представляющим сторону истца, согласился выступить герой романа французского писателя Стендаля "Красное и черное" Жюльен Сорель. Председатель Суда Чести - комиссар Чубарьков.
- По-моему, это все-таки какой-то розыгрыш, - сказал Тугодум.
- Почему ты так думаешь?
- Чтобы такой человек, как Жюльен Сорель, согласился выступить на стороне Молчалина?! Вы можете в это поверить? А комиссар Чубарьков... Кто это? Я даже и не помню такого...
- Комиссар Чубарьков, - напомнил ему я, - это герой повести Льва Кассиля "Кондуит и Швамбрания". Человек он не шибко грамотный, но очень славный. А главное, справедливый. На роль председателя суда чести лучшей кандидатуры, я думаю, не найти.
- А-а, помню! - обрадовался Тугодум. - Конечно, помню! Я просто не сообразил... Жюльен Сорель - и вдруг какой-то Чубарьков. Уж очень они разные... Прекрасно помню этого комиссара. Он еще все время говорит такую смешную фразу: "Точка и ша!"... И такой человек, по-вашему, согласится рассматривать гнусную кляузу Молчалина? Да попадись ему Молчалин, он без всякого суда отправил бы его, как говорили в те времена, в расход.
- Я думаю, друг мой, - сказал я, - что ты несправедлив не только к комиссару Чубарькову, но и к Молчалииу.
- Как? - изумился Тугодум. - И вы тоже готовы защищать Молчалина? Ну, знаете... От вас я этого уж никак не ожидал.
- Ты меня не понял, - сказал я. - Защищать Молчалина я не собираюсь. Защищать его собирается, как видно из этой повестки, Жюльен Сорель. А я хочу, чтобы мы с тобой при сем присутствовали, потому что, мне кажется, крайне важно услышать самые разные суждения о личности Алексея Степановича.
- Да разве о таком человеке могут быть разные мнения?
- А почему бы и нет? Ведь даже о Гамлете и о Дон Кихоте высказывались не только разные, но и противоположные суждения. Так почему же это не может случиться и с Молчаливым?
- Сравнили тоже! - возмутился Тугодум - То Гамлет и Дон-Кихот, а это Молчалин!
- А какая разница?
Тугодум задумался.
- Гамлет и Дон-Кихот, - наконец нашелся он, - это, может быть, самые сложные образы во всей мировой литературе. Немудрено, что о них разные люди думали по-разному. А с Молчалиным все и так ясно, без всякого суда. Каждый, кто читал "Горе от ума", прекрасно знает, что за гусь этот Молчалин. Какой тут еще может быть суд! Тем более суд чести... Это, знаете, много чести, чтобы такого подлеца судить судом чести.