Я отметил, что первым его сочинением, если не считать нескольких проповедей, был «Заговор Фиеско»[313]; эта пьеса весьма подходила к его характеру. Это не бог весть что, и все, что он пишет, весьма посредственно. Тем не менее у него есть ум, только он недостаточно думает о фактах и не утруждает себя изучением их. Он многое позаимствовал у Маскарди.
Он не мог простить дону Тадею, племяннику папы Урбана, в ту пору правившего, что тот не завладел Урбинскими землями, которые тогда снова отошли к церкви за отсутствием наследников мужского пола. Какая бы крепость ни встречалась на нашем пути, он всегда овладевал ею то ли штурмом, то ли иным способом. Он без устали говорил о своем высоком рождении. Во Флоренции его весьма обласкал Великий герцог; он жил там у шевалье Гонди, который занимал должность Государственного секретаря, а до того был тосканским поверенным во Франции. У него в зале висели портреты французских Гонди, ибо в Италии этот род не столь знатен, как у нас; но они все же дворяне: во Флоренции я видел немало тому доказательств, но надобно еще узнать, не восходит ли их дворянство ко времени возвышения Альбера, да и от него ли они ведут свой род? Кийе говорит, что, когда он однажды спросил этого Шевалье, действительно ли французские Гонди — настоящие Гонди, тот расхохотался.
Кардинал де Рец говорил, что во Франции лишь он один может представить тридцать поколений дворянства. Виллани и Макьявелли вообще не упоминают о Гонди; г-н де Ту считает их сыновьями банкира.
Аббат узнал, что у господ дю Пюи находится рукопись г-на де Брантома из рода де Бурдей, содержащая несколько томов, в одном из коих повествуется о любовных утехах герцогини де Рец, жены Альбера, и говорится много любопытного касательно чести этой дамы. Аббат никак не мог успокоиться, пока г-да дю Пюи не разрешили ему вычеркнуть все, что касалось его бабки, и эти места вымараны так, что нельзя разобрать, ни единого слова.
Альбер, который положил начало процветанию здешней ветви рода Гонди, был сыном флорентийского банкира по имени Гонди, сеньера дю Перрона, жившего в Лионе; его жена, тоже итальянка, сумела поступить на службу к королеве Екатерине Медичи, и ей было поручено ходить за королевскими детьми в младенчестве. Говорят, будто она указала Королеве средство, как иметь детей, ибо у той их не было в течение десяти лет; вследствие этого Королева так к ней привязалась, что, став регентшей, меньше чем за пятнадцать лет значительно продвинула сыновей этой женщины при Дворе; в ту пору, как умер Генрих II, у них не было и двух тысяч дохода на троих, а ко времени смерти Карла IX Альбер был первым камергером, маршалом Франции, губернатором, получая самое меньшее сто тысяч ливров дохода в земельных угодьях, а в деньгах и движимом имуществе — более восемнадцати тысяч; брат его, Пьер де Гонди, был епископом Парижским, имел еще тридцать-сорок тысяч ливров рентами и бенефициями, а в движимом имуществе — сумму более чем в двести тысяч экю. Г-н де Латур, младший из трех братьев, ко времени своей смерти был капитаном полуроты Жандармов, кавалером ордена Святого духа[314], как и его старший брат, и гардеробмейстером; все трое были членами тайного Совета Короля. Все это я узнал от одного человека, жившего в ту пору, которому многое было хорошо известно.
Мне рассказывали об одном поступке этого маршала де Реца, говорящем о его здравомыслии. У Карла IX была превосходная левретка, которую он очень любил; он узнал, что у некоего нормандского дворянина есть тоже очень хорошая левретка; он посылает за ней и за ее хозяином. С этими двумя собаками травят зайца; левретка дворянина оказывается лучше королевской. Уже одно это привело Короля в дурное расположение духа; и, видя, что сей дворянин, который был, вероятно, довольно плохим царедворцем, обскакал его в пылу охоты, он внезапно наносит ему удар хлыстом. На следующий день Маршал является к утреннему туалету Короля крайне опечаленный. «Что с вами?». — «Государь, вы потеряли любовь всего вашего дворянства». — «Понимаю вас, — сказал Король, — я неправ: я всего-навсего дворянин, я хочу дать ему удовлетворение». И в самом деле Король в присутствии всех попросил извинения. Как раз в эту минуту пришло сообщение, что освободилась вакансия на скромный губернаторский пост, и Маршал сказал Королю: «Государь, этот пост надобно отдать ему». (Этот фаворит поступал хитро: он всегда хотел, чтобы казалось будто Король дарит по собственному желанию.) Король так и поступил.