Выбрать главу

Уже на школьной скамье Аббат проявил свой надменный нрав: он не терпел себе равных и частенько ссорился; но с той же поры он выказал себя и щедрым: узнав, что какой-то не знакомый ему дворянин сидит в Шатле из-за пятидесяти пистолей, он нашел способ раздобыть их и послать ему. По выходе из духовной коллегии он стал именоваться аббатом де Рецом, потому что имя де Бюзе слишком напоминало слово buse[309] (в ту пору еще не вошло так в моду именоваться не по названию своей бенефиции; иное дело теперь, когда всякий попик величает себя аббатом, а настоящие аббаты так же, как эти попики, принимают свое родовое имя). Де Рец говорил мне, что толстый граф де Ларош-Гийон намеревался оставить ему все свое состояние при условии, что он примет имя и герб рода Силли; что, когда Граф был при смерти, родственники помешали ему вызвать нотариуса. Рассказывая мне это, Аббат говорил, что, будь он военным, он бы хорошо одевался и много бы тратил на платье; я улыбался, ибо с его нескладной фигурой он выглядел бы тогда еще хуже и, я полагаю, был бы ужасным танцором и ужасным наездником, к тому же он по природе неряшлив, особливо когда ест, и еще он витает в облаках: за столом ему в насмешку клали на тарелку головку куропатки; он, не глядя, подносил ее ко рту и впивался в нее зубами; перья во все стороны торчали у него изо рта. Он всегда ест только то блюдо, которое стоит перед ним; нет человека более воздержанного.

Он склонен к любовным утехам; на уме у него вечно галантные похождения: ему хочется, чтобы о нем говорили; но самая сильная его страсть — это честолюбие, нрав у него на редкость беспокойный, желчь в нем то и дело играет. В ранней юности он часто виделся со своей родней, и главным образом с г-жой де л'Эдигьер. Мне сдается, что он был в нее влюблен, так же как и в княгиню де Гимене. Он также часто встречался с сыном г-на д'Эгийи, своим родственником, о котором я уже говорил. У этого г-на д'Эгийи зрение было отнюдь не лучше, чем у него самого, и говорят, будто однажды они добрых четверть часа искали друг друга на большом дворе и никак не могли встретиться, так что в конце концов двум дворянам пришлось взять каждого из них за руку, дабы свести вместе. В семейном кругу, в который входила и г-жа де Гимене, развлекались, между прочим, и тем, что писали друг к другу вопросы касательно «Астреи»[310], и тот, кто на оные отвечал не точно, платил за каждую ошибку парой перчаток от Франжипана[311]. Одному и тому же лицу посылали записку с двумя-тремя вопросами, например: по какую руку находился Бонлье при спуске с моста Ла-Бутрес, — и тому подобные вещи, то ли из области истории, то ли из географии; таким образом, каждый мог хорошенько изучить «Астрею». В конце концов и с той и с другой стороны было проиграно такое множество пар перчаток, что, когда взялись подсчитывать, — ибо все ответы тщательно записывались, — оказалось, что никто друг другу почти ничего не должен. Д'Эгийи поступил еще того чище: он отправился читать «Астрею» к самому г-ну д'Юрфе — и, по мере того как читал роман, он просил отвозить себя в те места, где происходило каждое из приключений.

Наш Аббат весьма плохо ладил со своею кузиной де Шомбер, ибо существовали две партии: партия жены Маршала и партия г-жи де л'Эдигьер; последняя была сильнее. Как-то на семейном вечере г-жа де л'Эдигьер заставила Аббата пригласить на танец г-жу де Шомбер, которая была донельзя безобразной, с совершенно кривыми ногами и с трудом ходила; его приглашение едва ее не взбесило. Ее ненавидели: она была уродлива и зла.

В ту пору кто-то предложил Аббату жениться не помню уж на какой знатной наследнице, немке и католичке, имени которой я так и не узнал. Ее родичи лютеране притесняли ее и хотели выдать за некоего веймарца, который в то время обучался верховой езде в Париже. Аббат соглашается и обещает свату одно из своих двух аббатств (у него их было два, второе называлось Кемперле); они приносили восемнадцать тысяч ренты или около того. Всего этого я так толком и не узнал. Аббат пустился в путь и переговорил с девицей; он даже подрался на дуэли с этим веймарцем и одержал над ним верх — не ловкостью, а храбростью, ибо не уступает в доблести принцу Конде (это не единственная его дуэль: он дрался еще и в другой раз). Я слышал от него самого, будто противник сказал ему: «Я быстро вас одолею, вы взялись не за свое дело». — «Тем не менее, — добавил коадъютор[312], — он оставил, не думаю, чтобы нарочно, широкую кожаную перевязь, не будь которой, я бы сильно его поранил, ибо удар пришелся как раз по ней». Все это он мне рассказывал, не называя имен, и я так и не узнал причины их ссоры.

Аббат также рассказывал мне историю о некоем придворном — впоследствии я узнал, что речь шла о нем самом, — который заперся в комнате со знатной дамою, коей обладал, и, услышав шум, вынужден был отпереть дверь из опасения оказаться застигнутым врасплох; на него напали вооруженные люди. Он отогнал их от двери, запер ее и продолжал ласкать свою красавицу, словно находился с нею в самом надежном месте. «Надобно, — говорил он мне, — всего этого не бояться. Тот же самый человек, — добавлял он, — хотя ему сообщили, что муж собирается его убить, по-прежнему показывался всюду, как обычно, и без всякого сопровождения». Не знаю, правдива эта история или нет, но я все же сошлюсь на нее: по ней можно судить о характере этого человека.

Аббат де Рец дрался также с аббатом де Праленом, ныне маркизом де Праленом, который женился на м-ль д'Эскар, младшей сестре г-жи д'Отфор. Он вышел победителем, но граф д'Аркур, который был секундантом у Пралена, взял верх над секундантом аббата де Реца.

Он всегда отличался беспокойным нравом, хвалился, будто многое знает о намерениях графа Суассонского и однажды вручил пакет в Тюильрийском дворце г-ну де Ту, который потом ему сказал: «Ей-ей, г-н Аббат, вы, как видно, высокого мнения о моей чести, коли отдали сей пакет мне, ибо это весьма отважный поступок».

Насилие кардинала Ришелье по отношению к отцу Гонди, которого он принудил продать должность Генерала Галерного флота, крайне возмутило Аббата; да и не будь этого, верьте моему слову, Аббат все равно остался бы его врагом. Он был слишком честолюбив и похвалялся тем, что его отец, брат и он сам были единственными представителями знати, кои не склонились перед Кардиналом. Он написал эпитафию в прозе памяти графа Суассонского, где называл его последним из героев.

Когда зашел вопрос о получении докторской шапочки в Сорбонне, он посвятил свои ученые сочинения различным святым, дабы не посвящать их власть имущим. Он вознамерился одолеть в открытом диспуте аббата де Суйака де Ламотт-Уданкура, родственника г-на де Нуайе, — это нынешний г-н де Ренн. Ему пригрозили вмешательством Кардинала; де Реца пытались уговорить, но он идти на попятный не пожелал и выступил смело. Правда, Сорбонна из уважения к кардиналу де Гонди поддержала де Реца и пояснила, думается мне, кардиналу Ришелье, что она не вправе отвергнуть племянника прелата, к оторому она столь многим обязана. (Он был их покровителем.) Он, стало быть, одержал верх над своим противником, и Кардинал с тех пор называл его всегда этот маленький наглец и говорил, что у него рожа висельника. Подобная аттестация послужила причиною тому, что родители почли за благо отправить его в путешествие по Италии. Двое моих братьев и я собирались туда поехать и спросили у него согласия составить ему компанию. Я беседовал с ним почти ежедневно в течение десяти месяцев; и, поскольку он обладает незаурядной памятью, ибо помнит все, о чем когда-либо узнал, в беседах со мною он рассказывал о многом.

Я отметил, что первым его сочинением, если не считать нескольких проповедей, был «Заговор Фиеско»[313]; эта пьеса весьма подходила к его характеру. Это не бог весть что, и все, что он пишет, весьма посредственно. Тем не менее у него есть ум, только он недостаточно думает о фактах и не утруждает себя изучением их. Он многое позаимствовал у Маскарди.

Он не мог простить дону Тадею, племяннику папы Урбана, в ту пору правившего, что тот не завладел Урбинскими землями, которые тогда снова отошли к церкви за отсутствием наследников мужского пола. Какая бы крепость ни встречалась на нашем пути, он всегда овладевал ею то ли штурмом, то ли иным способом. Он без устали говорил о своем высоком рождении. Во Флоренции его весьма обласкал Великий герцог; он жил там у шевалье Гонди, который занимал должность Государственного секретаря, а до того был тосканским поверенным во Франции. У него в зале висели портреты французских Гонди, ибо в Италии этот род не столь знатен, как у нас; но они все же дворяне: во Флоренции я видел немало тому доказательств, но надобно еще узнать, не восходит ли их дворянство ко времени возвышения Альбера, да и от него ли они ведут свой род? Кийе говорит, что, когда он однажды спросил этого Шевалье, действительно ли французские Гонди — настоящие Гонди, тот расхохотался.

вернуться

309

Это слово имеет несколько значений, в том числе «глупец», «дурак».

вернуться

310

«Астрея» — пасторальный роман писателя Оноре д'Юрфе, действие которого происходит в VII в. на берегах Линьона, небольшого ручья во французской провинции Лионе. В нем повествуется о любви пастушка Селадона к пастушке Астрее.

вернуться

311

Речь идет о Помпео Франджипани, внуке итальянца Муртио Франджипани, обосновавшегося во Франции в царствование Екатерины Медичи. Этот итальянец занимался изготовлением духов и вел торговлю парфюмерией и перчатками.

вернуться

312

Коадъютор — духовное лицо, замещающее епископа или архиепископа, помогающее ему в его деятельности и заступающее на его место, если должность становится вакантной.

вернуться

313

Речь идет о пьесе кардинала де Реца, опубликованной в 1665 г. и написанной на тему неудачного восстания генуэзцев под предводительством Джованни-Луиджи Фиеско против тирании Андреа Дориа в 1547 г.