И я сказал ему: “Господин, это самый лучший сорт ароматической мази и самый выдержанный, восполнить запас его невозможно. Не лучше ли тебе оставить его себе, а раздавать из других кувшинов?” Слезы лились у меня из глаз, когда я вспоминал о словах аль-Мутадида, и, видя это, аль-Муктадир устыдился меня и приказал убрать кувшин.
Не прошло и двух лет с начала его правления, когда все запасы этого благовония исчерпались и ему пришлось потратить немалые деньги, чтобы ему приготовили его снова.
(1, 156, 292) Кто-то другой — не Абу Али — сообщил мне, что все эти запасы ароматической мази, а также хранившиеся в кладовых мускус и амбра ушли на пахучие мази, которые изготовляла мать халифа. Рассказ об этом распространился в простонародье, поэтому нет нужды его передавать подробно. Кроме того, люди, хорошо знавшие о том, что творилось при халифском дворе, утверждают, что вся эта история — чистый вымысел, и я не стану ее рассказывать.
(1, 158, 295) Мне сообщил Абу-ль-Касим аль-Джухани, что аль-Муктадир однажды захотел устроить пирушку на клумбе нарциссов в прекрасном саду в одном из маленьких двориков его дворца. Один из садовников сказал, что правильнее было бы сначала удобрить почву, чтобы цветы разрослись и расцвели пышным цветом, прежде чем халиф устроит на них пирушку.
Халиф ответил на это: “Как, унаваживать то, что должно находиться в моем присутствии и аромат чего я буду вдыхать?!” Садовник ответил, что так обычно поступают со всеми растениями, когда хотят, чтобы они хорошо разрастались. “Какой в этом смысл?” — спросил халиф. “Смысл тот, — ответил садовник, — что навоз защищает растения и помогает им расти”. — “Мы,— сказал халиф, — защитим эти цветы без навоза”.
И он велел приготовить вместо навоза такое же количество мускуса и удобрить им сад. Потом он пропировал в этом саду день и ночь, а утром снова пил там. Закончив пировать, он позволил слугам собрать все, что осталось на месте пирушки. Садовники и слуги бросились собирать мускус, снимая его с корней цветов, которые они для этого выдергивали вместе с землей. От этого сад превратился в ровное пустое место. А на этот мускус было истрачено много денег.
(1, 172, 312) Мне рассказал кади Абу-ль-Хасан Мухаммад, сын кади Абд аль-Вахида аль-Хашими, о том, как один из военачальников задолжал большую сумму денег старшине купцов и медлил с уплатой долга. Вот что говорил об этом сам купец:
— Я решил обратиться к халифу аль-Мутадиду, потому что всякий раз, как я обращался к военачальнику, двери его дома оказывались запертыми, а его слуги оскорбляли меня. Я пробовал с ним договориться по-хорошему и прибегал к посредничеству, но из этого тоже ничего не выходило. Я даже обращался к Убайдаллаху ибн Сулайману, но и он не сумел мне помочь. Тогда один из моих друзей сказал: “Я верну тебе твои деньги, и тебе не придется обращаться к халифу. Идем со мной сейчас же!”
Я отправился с ним, и он привел меня на рынок ас-Суласа к старику-портному, который обычно сидел за шитьем или читал Коран в мечети. Друг рассказал ему мою историю и попросил пойти к военачальнику и уладить это дело. Мы все вместе отправились к военачальнику, который жил неподалеку от портного. По дороге я немного отстал и сказал моему другу: “Ты затеял весьма неприятное дело и втягиваешь в него помимо нас с тобой еще и этого старика. Его просто поколотят, когда он подойдет к дверям моего должника, а вместе с ним и нас с тобой. Вот ведь такой-то и такой-то и даже сам вазир пытались увещевать этого военачальника, но он ни на кого не обращал внимания. Почему бы ему забеспокоиться из-за какого-то портного?”
На это мой друг, смеясь, ответил: “Ничего, ничего, иди и ни о чем не тревожься!”
Когда мы подошли к дому военачальника, слуги при виде портного стали всячески проявлять к нему почтение и кинулись целовать ему руку, но он им этого не позволил. Тогда они сказали: “Что привело тебя сюда, о шейх? Хозяин уехал, но если мы можем сделать что-нибудь для тебя, скажи, и мы немедленно все выполним, а если нет, то зайди и подожди его возвращения”. Такой прием меня приободрил, мы вошли в дом и сели. Вскоре появился и сам хозяин и, увидев портного, приветствовал его с большим уважением и сказал: “Я готов выслушать твои распоряжения, прежде чем сменю одежду”.