Халиф сказал, что моей жизни ничто не угрожает. Тогда я рассказал ему все про тюрка и показал следы побоев на моем теле, после чего халиф приказал Бадру немедля привести и тюрка-солдата и женщину. Меня увели, и через некоторое время привели тюрка вместе с женщиной. Аль-Мутадид расспросил ее о случившемся, и она рассказала ему то же, что и я. Тогда аль-Мутадид велел Бадру сразу же отвести женщину домой под надежной охраной, которая доставит ее к мужу, объяснит ему, как было дело, и прикажет от имени халифа не прогонять ее и встретить ее по-хорошему.
Потом он призвал меня и в моем присутствии задал тюрку такие вопросы: “Каково твое жалованье?” Солдат ответил. “Какой тебе выдается паек?” — “Такой-то”. — “А твой приработок?” — “Такой-то”. Потом халиф стал перечислять все то, что этот солдат получал бесплатно, и тюрок признал, что его доход очень велик. Тогда аль-Мутадид спросил его, сколько у него рабынь. Тюрок ответил. Халиф сказал ему: “Разве этих рабынь и всего твоего огромного богатства не достаточно? Почему ты нарушаешь предписания Аллаха и порочишь доброе имя правителя? Ты не только творишь беззаконие, но еще и нападаешь на человека, который пытался тебя усовестить!”
Солдат молчал и не мог ответить ни слова. Тогда халиф велел принести мешок, пестики для толчения гипса, веревки и кандалы. Солдата связали, заковали в кандалы, засунули в мешок, после чего слугам было приказано колотить его пестиками. Все это происходило у меня на глазах. Сначала солдат кричал, потом умолк и умер. Халиф повелел выбросить тело в Тигр и приказал Бадру забрать все, что было у этого тюрка.
Потом он сказал мне: “О старик, если ты когда-нибудь увидишь какое-либо беззаконие, большое или малое, требуй, чтобы оно прекратилось, даже если речь пойдет о нем, — и он указал на Бадра. — А если с тобой случится неладное и тебя не послушают, тогда пусть знаком между тобой и мной будет призыв на молитву примерно в это время, а я, услыхав твой голос, пошлю за тобой и каждого, кто откажется тебя слушать или причинит тебе вред, накажу точно так же, как этого солдата”.
Я поблагодарил его и ушел.
А потом среди высокопоставленных лиц и слуг разнесся слух об этом происшествии, и с тех пор всякий, кого я прошу поступить с кем-нибудь по справедливости или воздержаться от беззакония, подчиняется мне, к моему удовольствию, страшась аль-Мутадида, так что мне еще ни разу не приходилось призывать на молитву в условленное время.
(1,173, 319) Вот что рассказал мне мой отец со слов Абу Мухаммада ибн Хамдуна:
— Однажды вечером, — сказал он, — я пировал с аль-Мутадидом, и тут он получил донесение. Прочитав его, халиф перестал пить и проявил признаки раздражения. Он послал за Убайдаллахом ибн Сулайманом, которого немедленно привели. Вазир дрожал от страха, думая, что его собираются арестовать.
Халиф швырнул ему письмо, присланное главой тайной службы Казвина, в котором сообщалось, что там был обнаружен дейлемит, проникший в этот город в переодетом виде. Халиф велел Убайдаллаху немедленно написать начальнику войска и казначею в самых резких выражениях, грозя им смертью за то, что они допустили такое дело, а после всех жестоких укоров потребовать, чтобы они поймали пришельца, где бы он ни находился, хоть в самой дальней части области дейлемитов. Надлежало также уведомить их о том, что сами они будут считаться заложниками, пока не раздобудут дейлемита, и приказать им никого не впускать в город и никого не выпускать, чтобы ни один дейлемит не мог в него тайно пробраться, и следить за всем происходящим еще строже и внимательнее, чем обычно. Убайдаллах должен был добавить, сделав на этом особый упор, что халиф шлет туда войско.
Убайдаллах пообещал выполнить все эти приказания и хотел было пойти домой, чтобы составить эти письма, но халиф велел ему оставаться на месте и написать их тут же, своей рукой, а потом показать ему. Убайдаллаха усадили, и он, в весьма возбужденном состоянии, написал письма и показал их халифу, который, удостоверившись, что все сделано, как надо, велел принести кожаный мешок, куда их вложили. Потом все это отправили. А Убайдаллаху было велено послать вслед еще кого-нибудь, кто сможет потом вернуться и сообщить о прибытии халифских посланий в Нахраван.
После этого Убайдаллах поднялся и ушел, а халиф вернулся в покои, где мы до того пировали. Вид у него был очень утомленный, и он сначала прилег, а потом снова принялся пировать.
Я испросил у него позволения говорить и сказал: “О повелитель правоверных! Ты хорошо проводил время, когда пришло это донесение. С ним вполне можно было подождать до утра, а завтра сделать все необходимые распоряжения. А ты вместо этого прервал пиршество и перестал получать удовольствие, растревожил своего вазира и напугал его семью и друзей, послав за ним в такое неурочное время, и все это для того, чтобы дать ему распоряжения, которые прекрасно можно было отложить до утра”.