“Ибн Хамдун, — ответил он, — это не твое дело, но уж коль скоро я позволил тебе говорить, знай, что дейлемиты — наихудший народ в мире, самый хитрый, самый зловредный и самый жестокосердный. Клянусь Аллахом, при одной мысли о том, что они могут тайно проникнуть в Казвин и собраться там во множестве, а потом напасть на жителей и захватить этот пограничный город, я испугался за судьбу государства. Чтобы отвоевать его обратно, потребовалось бы много времени, и это ослабило бы государство до такой степени, что наша династия могла бы пасть. Я подумал, что, если отложу это дело хоть на час, время может быть упущено и они двинутся на Казвин. И уж, конечно, если бы они овладели этим городом, то потом бросились бы на меня прямо из-под моего трона и захватили бы столицу. Поэтому я не мог наслаждаться напитками и не мог бездействовать ни единого часа, не приняв мер против них. Вот почему я так поступил”.
(1, 175, 326) Кади Абу-ль-Хасан Мухаммад ибн Абд аль-Вахид аль-Хашими рассказал мне историю, которую он слышал от кади Абу Али аль-Хасана ибн Исмаила ибн Исхака аль-Азди, который был сотрапезником аль-Мутадида и позволял себе довольно свободно держаться с халифом:
— Однажды, — сказал он, — мы пировали с аль-Мутадидом, когда пришел Бадр и сказал: “Господин, привели торговца тканями из Биркет Зальзаля”. Аль-Мутадид перешел из покоев, где мы пили вино, в другие, расположенные рядом, так что нам было все слышно и видно. Потом опустили занавес, халиф облачился в халат, взял в руку копье и сел с видом человека разгневанного и стремящегося внушать страх. Так что даже мы, несмотря на наши дружеские отношения, забеспокоились.
Привели немощного старика, которого халиф спросил грозным голосом: “Это ты торговец тканями, который сказал вчера такие слова?” Старик упал без чувств, и его унесли, а когда он пришел в себя, привели обратно, и халиф сказал ему: “Как такой человек, как ты, осмеливается говорить, что "некому заботиться об интересах мусульман?" А где же я, и о чем я пекусь?”
Торговец ответил: “Повелитель правоверных! Я торговец, который разбирается только в пряже и ткани и еще в том, как разговаривать с женщинами и простыми людьми. Проходил человек, у которого я покупаю товары, и, когда мы обнаружили, что он нам недовесил, я сказал эти слова, имея в виду всего лишь мухтасиба, и больше никого. Клянусь, я говорил только о мухтасибе и обещаю больше этого не повторять”. Халиф сказал: “Надо послать за мухтасибом, сделать ему строжайший выговор за то, что он проглядел такое дело, и повелеть ему уладить его, а впредь следить за путешественниками и торговцами и заставлять их вести себя как полагается”.
После этого халиф отослал старика, заверив его, что ему ничто не угрожает, а затем вернулся в веселом расположении духа и снова принялся пировать. Немного опьянев, я сказал: “О господин, ты ведь знаешь, какой я любопытный”. Я испросил разрешения высказаться и, получив его, заметил: “Ты, мой господин, пил в свое удовольствие, а потом бросил все и пошел толковать с этим псом из простонародья, на которого мог прикрикнуть любой из здешних стражников, и этого было бы вполне достаточно. Тебе показалось мало того, что этого проходимца допустили пред твои очи, ты еще стал переодеваться, вооружаться и самолично допрашивать его, и все из-за каких-то слов, вполне обычных для простолюдина, — ведь он не вкладывает в них никакого особого смысла!”
“Хасан, — ответил он, — ты не понимаешь, к чему такие слова могут привести. Если простые люди станут их повторять, перенимая друг у друга, они осмелеют, привыкнут к подобным речам и будут считать, что это вполне дозволено. А такие разговоры легко внушают народу недовольство властью и исламом и побуждают к бунту против правителя. В таких случаях лучше всего пресекать зло в самом зародыше. Когда этот человек уйдет из дворца, у него голова пойдет кругом и выговор, который он получил, покажется ему гораздо более жестким, чем на самом деле, проявленная к нему строгость преумножится в его воображении, а наша решимость требовать от властей исполнения обязанностей и соблюдения закона покажется еще более грозной. Он станет рассказывать о нашей бдительности многим людям, и они поймут, что ни единое их слово не ускользнет от моего внимания и что всякий, говорящий что-либо подобное, будет призван к ответу. Это освободит меня от многих забот, ибо этот человек всех предупредит и они впредь будут следить за собой. Исчезнет источник зла, которое иначе могло бы распространиться, и тогда уж потребовалось бы множество мер, чтобы его пресечь, а сейчас этих нескольких слов вполне достаточно”. Я и остальные присутствующие произнесли благословение халифу и принялись его восхвалять.