Потом тот человек, которому Муизз ад-Дауля повелел повесить Ибн Кардама, вернулся и явился перед эмиром. Тот спросил его, что с преступником. Человек ответил, что его повесили, и он умер. Эмир страшно разгневался и обругал того человека, а вместе с ним и всех присутствующих, говоря: “Неужели среди вас не нашлось ни одного, кто попросил бы меня пощадить этого человека?” Потом он стал рыдать, потому что на самом деле кровопролитие приводило его в ужас. Приближенные сказали: “Мы этого не знали и боялись тебя ослушаться”. С тех пор всякий раз, как он приказывал кого-нибудь казнить, его просили пощадить осужденного и повторяли эту просьбу многократно, пока он не отменял свой приговор.
(1, 72, 143) Вот что рассказал мне Талха ибн Убайдаллах ибн Каннаш:
— Однажды, когда я находился среди сотрапезников Сайф ад-Даули и мы вели дружескую беседу, привели какого-то человека, которого эмир, сказав ему что-то, повелел казнить, что было немедленно исполнено. Тогда эмир обратился к нам и сказал: “Какая невоспитанность! Какие дурные нравы при моем дворе! Можно подумать, что никто из вас не видал людей, не слышал рассказов о царях, не жил на свете и не был воспитан в вере и добродетели!..” Мы, подумав, что он заметил за кем-нибудь из нас какой-то проступок, вызвавший эти упреки, ответили: “Правилам поведения мы обучались только у нашего господина, да хранит его Аллах! — к нему было принято так обращаться, — и мы не знаем, чем заслужили эти укоры. Может быть, наш господин соблаговолит объяснить нам, в чем дело?”
Он ответил: “Разве вы не видели, что я без нужды велел казнить мусульманина, движимый частично властолюбием, а частично низкими политическими расчетами? Но я надеялся, что среди вас найдется благоразумный человек, который попросит меня отменить этот приговор, и я бы так и поступил, сохранив мою власть над ним и над всеми другими подданными. А вы этого не сделали, и из-за вас я напрасно пролил его кровь”. Мы стали объяснять, что не осмелились перечить ему. “Как, — спросил он, — даже когда дело идет о человеческой жизни? Это не объяснение!” Мы пообещали больше так не поступать и продолжали оправдываться, пока он не успокоился.
(1, 73, 144) Вот что сообщил мне Абу-ль-Хасан Ахмад ибн Юсуф аль-Азрак со слов своего отца, который рассказал ему следующую историю:
— Во времена аль-Муваффака и аль-Мутадида я был катибом Бадра ал-Лани и обычно заходил с ним вместе к нему во дворец и бывал там с ним. Однажды я видел, как он поджарил живьем Мухаммада ибн аль-Хасана ибн Сахля, прозванного Шайламой.
Абу-ль-Хасан спросил отца, как Бадр сделал это и какова была тому причина. В ответ он рассказал:
— Один из сыновей аль-Васика поселился в городе Мансура и начал борьбу за халифский престол, опираясь на помощь Шайламы, которого он сделал своим вазиром и который поклялся ему в верности от имени многих жителей столицы — хашимитов, судей, военачальников, солдат, багдадских молодчиков и приверженцев разных толков. Силы его возрастали, и слух о нем распространился в народе, так что он решил, наконец, открыто появиться в городе и укрепиться там, чтобы занять дворец халифа аль-Мутадида сразу же, как только ему удастся захватить самого халифа. Но аль-Мутадид, узнав обо всем, кроме имени претендента на престол, напал на дом Шайламы и арестовал его. В доме оказались списки тех, кто поклялся в верности узурпатору, который, услыхав о случившемся, бежал из города.
Аль-Мутадид повелел сжечь эти списки публично, опасаясь, что воины, прослышав о том, что ему известны все имена этих списков, подумают, что он поступит с ними так же, как с Шайламой.
Потом он начал допрашивать Шайламу об этом деле, и тот признался во всем, скрыв только имя претендента. Сначала аль-Мутадид обращался с ним по-хорошему, надеясь выведать у него это имя, но тот отказывался и после долгих переговоров сказал: “Клянусь Аллахом, я не назову тебе его имени, хотя бы ты поджарил меня живьем!” Тогда аль-Мутадид приказал своим приближенным принести длинные тяжелые шесты, на которых устанавливают палатки, и крепко привязать к ним Шайламу, а затем принести угля и разложить его на кирпичах на глазах у связанного. Затем разожгли огонь, и слуги халифа вертели привязанного к шестам Шайламу над пламенем, пока он не умер.
После этого аль-Мутадид приказал разрушить стену старого города, и ее действительно начали сносить, но тут хашимиты собрались и заявили, что эта стена была их гордостью и памятником их прошлого. Тогда аль-Мутадид приказал приостановить разрушение стены, но уволил смотрителей, которые содержали ее в порядке, и облегчил к ней доступ, после чего она впала в запустение и горожане стали растаскивать ее по частям, так что через несколько лет сами разрушили большую ее часть. Кроме того, они расширяли за счет земли, на которой она стояла, свои дома, примыкавшие к ней, и вазир аль-Муктадира ввел налог на пространство, занятое таким образом под частные жилища. Это дало большие денежные поступления, но уже через несколько лет привело к постепенному разрушению города и довело его до того состояния, в котором он находится теперь.