Раненого Киртаса привели к аль-Муваффаку, и тот приказал отрубить ему голову. Но аль-Мутадид попросил не убивать его, потому что сам хотел расправиться с Киртасом по своему усмотрению. Аль-Муваффак сделал так, как просил его аль-Мутадид, и тот забрал пленника и сделал тетиву из его пяти пальцев.
Я спросил отца, как аль-Мутадид сделал это, и он объяснил, что сначала у Киртаса вырвали ногти, а потом содрали с него кожу, начиная с кончиков пальцев через плечо и спину и снова через плечо с другой руки: человеческая кожа настолько прочна, что это возможно. А потом он приказал скрутить эту кожу в тетиву, при помощи которой Киртас и был умерщвлен.
(3, 61, 91) Вот что рассказал мне хаджиб Абу-ль-Хасан Али ибн Ахмад, известный под именем аль-Хорасани, который был управляющим у Муизз ад-Даули:
— Однажды я был с Муизз ад-Даулей во дворце халифа на приеме у халифа аль-Мути. Когда церемония приема окончилась, Муизз ад-Дауля сказал мне: “Скажи ему, что я хотел бы обойти дворец и осмотреть сады и дворики. Не прикажет ли он кому-нибудь провести меня по дворцу и показать все это?” Я перевел его слова на арабский для халифа, который велел своему слуге Шахику и хаджибу Ибн Аби Умару сделать это.
Эти двое двинулись впереди Муизз ад-Даули, а я шел позади. Когда мы отошли от халифа, они остановились и сказали: “Эмир, тебе не пристало обходить дворец в сопровождении множества приближенных, выбери двоих-троих, кого хочешь, а остальных отошли”. Муизз ад-Дауля взял с собой своего катиба ас-Саймари и человек десять хаджибов и слуг. Остальных своих слуг и воинов он оставил в зале приемов. Я остановился, чтобы затянуть пояс, в то время как Муизз ад-Дауля пошел дальше с Шахиком и Ибн Аби Умаром, не дожидаясь меня. Эмир шел быстро, а я, затянув свой пояс, догнал его и потянул сзади за одежду. Когда он обернулся, я сказал ему по-персидски: “Ты понимаешь, где ты находишься? Куда ты торопишься? Тебе и невдомек, что здесь умертвили с тысячу эмиров и с тысячу вазиров. К чему тебе ходить по этому дворцу вот так, без охраны? Почему ты так уверен, что где-нибудь в узком проходе не притаились десяток-два слуг, чтобы убить нас?”
Я говорил по-персидски, поэтому слуги халифа меня не понимали. Ас-Саймари сказал ему по-персидски: “Он говорит чистую правду”. Эмир ответил нам: “Если бы я сразу вернулся назад, они бы подумали, что я боюсь, и я лишился бы их уважения. Они бы сочли меня трусом. Но вы не отходите от меня далеко. С нами не справиться и сотне этих молодчиков, да и их хозяин едва ли решится разыграть со мною такую скверную шутку”. И он пошел вперед так быстро, что мы не успевали рассмотреть то, что нас окружало.
Вскоре мы пришли в покои, где находилась медная статуя женщины, а перед ней статуи поменьше, изображавшие ее прислужниц. Мы никогда не видели ничего прекраснее этих статуй — особенно хороша была самая большая. Муизз ад-Дауля пришел в восторг и спросил, что это такое. Ему ответили, что эту статую называли Шугал и что ее привезли аль-Муктадиру из какой-то индийской страны, где местные жители ей поклонялись. Когда царь Омана завоевал и покорил эту страну, он увез эту статую. Муизз ад-Дауля сказал: “Клянусь Аллахом, я влюбился в эту статую из-за ее красоты, и хоть я и воздерживаюсь от покупки рабынь, я бы дал за нее сто тысяч динаров, если бы она была рабыней. Я намерен попросить халифа отдать ее мне, чтобы она была около меня и чтобы я мог все время смотреть на нее”.
Ас-Саймари ответил: “Не делай этого, а то тебя обвинят в ребячестве”. Мы поспешили поскорей осмотреть дворец и выйти из него, ни о чем другом не помышляя, и у нас отлегло от сердца, только когда Муизз ад-Дауля соединился снова со своими воинами и охраной. Взойдя на свое судно, он повернулся к ас-Саймари и сказал ему: “Абу Джафар, я проникся еще большей симпатией к халифу, ибо, если он затаил против меня злой умысел или затеял недоброе, ему ничего не стоило бы умертвить меня сегодня”.
Ас-Саймари ответил: “Это так, и ты можешь возблагодарить Аллаха”. А когда Муизз ад-Дауля вернулся к себе во дворец, он велел раздать десять тысяч дирхемов потомкам Абу Талиба в качестве благодарственной жертвы за свое спасение. Деньги раздали, а те, кто их получил, так и не узнали причины этого.
(3, 68, 101) Вот что рассказал мне Абу Мухаммад со слов кади Багдада Абу Яхьи ибн Мукаррама, который, в свою очередь, слышал об этом от своего отца:
— Неподалеку от меня, — рассказывал он, — жил шейх по имени Абу Убайда, человек образованный и знавший множество историй. Он был сотрапезником Исхака ибн Ибрахима аль-Мусаби. Он рассказал мне, что однажды в полночь его позвали к Исхаку, который посылал к нему одного посланца за другим. Он очень встревожился, зная неистовый нрав Исхака и легкость, с которой тот проливал кровь. “Я испугался, — рассказывал он, — не вызвал ли чем-нибудь его недовольство, находясь с ним, или не наговорил ли ему кто-нибудь обо мне каких-нибудь небылиц, которые могли его раздосадовать и из-за которых он мог решить умертвить меня.