Так он продолжал попрекать их в самых резких выражениях, будто они совершили какое-нибудь ужасное преступление. Они пытались оправдаться, клялись, что хотели избавить его от чтения длинного послания, пытаясь уговорить этого человека сократить свое послание, чтобы его было легче читать. Они полагали, что так он вернее добьется желаемого, и вовсе не думали, что он ушел от них в отчаянии и унынии, а если бы они об этом знали, то отправились бы вслед за ним, забрали бы у него прошение и передали бы его эмиру.
Все присутствовавшие стали благословлять Сайф ад-Даулю и клялись, что эта отповедь и это великодушие и решимость идти путем щедрости превзошли даже его отношение к слепому шейху, как бы благородно оно ни было. “Никто на свете, — говорили они, — кроме тебя, не сумел бы так поступить”.
(3, 122, 184) Вот что рассказал нам Абу-ль-Хусайн аль-Хариси ан-Нахрсабуси:
— Мне говорил один из наших шейхов, что Абу Джафар аш-Шалмагани был очень близок с Хамидом ибн аль-Аббасом, а тот, став вазиром, взял его с собой в Багдад, спрашивал его совета по важным делам, а также пользовался его посредничеством в особо серьезных случаях. Когда Хамид издал ужасный приказ об аль-Мухассине ибн аль-Фурате, этот последний написал Ибн аш-Шалмагани, прося его уговорить Хамида отнестись к нему снисходительно и повелеть тому, кто добивался от него уплаты денег, чтобы он перестал его избивать и унижать и дал ему время на выплату. Аш-Шалмагани взялся за это дело и обратился к Хамиду ибн аль-Аббасу с просьбой такого рода. Хамид отказал ему, тогда аш-Шалмагани повторил свою просьбу в многолюдном собрании, уговаривая Хамида, но тот стоял на своем. Наконец он сказал: “Приведите аль-Мухассина, сына такого-то, и пусть придут рабы, да захватят плети”. Аш-Шалмагани поцеловал Хамиду руку, но тот был непреклонен и поклялся, что прикажет избивать аль-Мухассина на глазах у всех собравшихся. Слуги пошли за аль-Мухассином, и, когда они привели его, аш-Шалмагани поднялся и вышел, прежде чем ввели аль-Мухассина. Хамид вспылил и пришел в ярость и готов был схватить аш-Шалмагани и учинить над ним расправу, но удержался, воскликнув: “Мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся!” И сорвал свой гнев на аль-Мухассине, нанеся ему тот удар, из-за которого этот последний умертвил его, когда отец аль-Мухассина в третий раз стал вазиром.
А аш-Шалмагани пришел в глубокое уныние. Он явился в приемную хаджиба Хамида и стал жаловаться ему на свои невзгоды. Они оба жаловались друг другу и все время говорили: “Он замышляет сначала убить аль-Мухассина, а потом и нас всех до единого. О люди! Вы видите, до чего может дойти человек?”
А Хамид после этого покинул собрание и отправил аль-Мухассина в тюрьму, а потом призвал своего хаджиба и спросил его, где аш-Шалмагани. “У меня”, — ответил тот. “А что он говорит?” — спросил Хамид. “Ничего”, — ответил хаджиб. Хамид промолчал, устыдившись, а потом велел позвать аш-Шалмагани.
Когда тот пришел, Хамид сказал ему: “Абу Джафар, разве мое отношение к тебе дает тебе право проявлять такую преданность моим врагам и покидать приемную, видя, что я собираюсь подвергнуть их наказанию?” Он ответил: “Чего вазир хочет, судить по справедливости или просто заставлять меня одобрять его действия?” — “Я выслушаю и буду судить по справедливости”.
Абу Джафар сказал: “Вазир, вот человек, о котором я тебя просил. Представь себе, что он торговец овощами, а не сын вазира, чье положение в прошлом тебе известно. И в этом случае тебе бы не пристало отказывать мне в моей просьбе о нем, а даже отказав, ты не стал бы заставлять меня сидеть и смотреть, как ты расправляешься с человеком, за которого я вступался. Кроме того, тебе известно, что судьба изменчива и твой поступок может повлечь за собой тяжкие последствия, да убережет тебя Аллах от них! Что плохого было бы для тебя в том, что, вымолив у тебя прощение им, я был бы в безопасности, не страшась того, что они станут угрожать моему благополучию и скажут: „Он обманул нас и не заступился за нас. Если бы он относился к нам по-дружески, вазир, который с ним так близок, не отказал бы ему и сам он не стал бы сидеть и смотреть, как нас бьют, не иначе как вымещая на нас свою злобу". Да и что может быть лучше для тебя, чем хорошее мнение о твоих приближенных и близких друзьях, которых считали бы добрыми и ненавидящими зло, чтобы люди говорили: „Если бы он не был хорошим человеком, он бы не окружил себя хорошими людьми. Этот поступок он, наверное, совершил под влиянием гнева и нужды в деньгах, а вообще-то он добрый, и это в нем главное, — вместо того, чтоб говорить: — Он сам дурной человек, вот и собрал вокруг себя дурных людей". Знай, что, уходя от тебя, я думал, что ты меня погубишь. Я понимал, что нарушил правила поведения, и не знал только, как скоро на меня обрушится кара. Но я сказал себе: „Я буду поступать по справедливости, как мне подсказывают здравый смысл и мудрость, даже если мне придется за это пострадать. Если мне удастся избежать расплаты, это произойдет по милости Аллаха, а если я погибну, Аллах меня спасет"”.