Тогда я поместил его в мечети, которая находилась рядом с домом кади, а потом пошел к аль-Бариди и сказал ему, что мой противник находится под покровительством кади и что я, да поможет мне Аллах, боюсь, как бы Ибн Кудайда не подговорил кого-нибудь из своих работников или из воинов вызволить его. Тогда он уедет в Багдад, деньги мои пропадут, а он станет клеветать на меня и делать все, чтобы моему благоденствию пришел конец.
Аль-Бариди поговорил об этом с кади, и было решено, что я сниму дом неподалеку от тюрьмы кади и за наем буду платить сам. В этом доме я и посажу Ибн Кудайду и поручу моим друзьям следить за ним, кроме того, дом будут охранять воины, которым я тоже буду платить из своего кошелька.
Я перевел его в такой дом, и он провел там более года, не выплачивая долга и замышляя против меня недоброе, я же был доволен тем, что выплата откладывалась, а он оставался в тюрьме. Но вскоре он тяжело заболел, и ко мне пришла его мать, которая была в родстве со мной, слезно умоляя отпустить его. Но я отказал ей. Так было, пока мне не сказали, что он при смерти. Тогда я внял мольбе его матери и позволил забрать его из заключения, но только после того, как она поручилась мне за него. Через три дня он умер, а я купил часть его земель в счет тех денег, которые он был мне должен.
(1, 120, 221) Я спросил Абу-ль-Касима ибн Аби Аллана, как случилось, что он оставил службу, и в чем причина этого.
— Причина, — ответил он, — заключается в том, что Абу Али Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб аль-Джуббаи, приезжая в аль-Ахваз, обычно останавливался у меня, так как я в то время был катибом в диване аль-Ахваза и помощником казначея Абу Ахмада ибн аль-Хусайна ибн Юсуфа, все дела проходили через мои руки, и я всем заправлял. Абу Али приезжал в аль-Ахваз раз в году, когда начинался сбор хараджа. К налогу с земель, которые были у него в Джуббе, он добавлял еще и тот, который выплачивали люди, связанные с ним на протяжении многих лет и привыкшие к этому. Когда он приезжал в аль-Ахваз, жители города встречали его с почетом и уважением. Останавливался он в большинстве случаев у меня, и я улаживал все его дела с правителем.
Но не всякий правитель был моим другом, и не всегда он знал, каким уважением пользуется Абу Али, — иначе он не обкладывал бы его такими высокими налогами, — однако всякий правитель сокращал причитавшийся с Абу Али налог наполовину или на треть. А когда Абу Али возвращался в Джуббу, он не оставлял себе ничего из той большой суммы денег, которую получал а виде поземельного налога со своих владений, но, уплатив, что полагалось, властям, все остальное распределял среди своих приближенных, прося каждого из них содержать за это целый год одного из посещавших его лекции бедных студентов. Каждому из них приходилось тратить на это немного — менее пятой части того налога, который Абу Али брал с него. Вернувшись домой, он обычно вычитал из годового дохода со своих земель одну десятую часть и раздавал эти деньги в виде милостыни беднякам из селения аль-Хауз, где он жил. Так он поступал каждый год.
В один из его приездов, после того как все его дела с хараджем были мной улажены, мы сидели с ним за вечерней беседой, и я спросил его: “Не думаешь ли ты, Абу Али, что мне придется расплачиваться за мои теперешние труды?” — “Как же не думать, Абу-ль-Касим? — ответил он. — Ведь если ты умрешь за этим занятием, то тебе наверняка не придется вдыхать райские ароматы!”
“Почему? — спросил я. — В чем же моя вина? Я ведь только веду счета и служу казне. Разве что иной раз ко мне приходит какой-нибудь пострадавший, которому несправедливо повысили налог, и, если я снижаю этот налог и выправляю расчет, он с радостью делает мне подарок. Или иногда я, может быть, и присвою себе что-то из казны султана, но ведь это только та часть добычи, на которую я, как мусульманин, имею право”.
Но он возразил мне: “Знай, Абу-ль-Касим, Аллаха нельзя обмануть. Скажи мне, разве ты не выбираешь землемеров и не велишь им замерять землю так, как надо? И разве они не приписывают единицу или две на десяток, а потом не приносят тебе эти ложные описи, на основании которых ты составляешь опись, которую потом передаешь сборщику налогов, которому говорят, что он должен принести столько-то денег через столько-то дней, иначе его ноги пригвоздят к рукам?”
Я согласился. А он продолжал: “А потом этот сборщик налога отправляется в сопровождении конных и пеших воинов, гонцов и помощников, пускает в ход побои, оковы, кандалы и при этом все время действует так, как ты велишь: если ты позволяешь отпустить человека или дать ему отсрочку, они так и делают, а если нет, они жмут на него, пока он не заплатит. А потом деньги и бумаги поступают к сборщику из твоей канцелярии и с твоей печатью”.