Если я чувствовала, что недотягиваю в каких-то отношениях, то сполна возмещала это чем-нибудь другим. Когда Ванессы не оказывалось рядом, я применяла другой эффективный способ выкачивать деньги — раздразнивала мужчин, пока они совсем не сдуреют. Если клиенты оплачивали всего один танец, я не делала для них ничего. Даже не приближалась к ним. Просто искушала, и вот уже им хотелось, чтобы я дотронулась до них, потерлась титьками об их грудь, — и они раскошеливались еще на один танец. И с каждой песней я придвигалась все ближе, задевала все сильнее — и порой они покупали добрую дюжину танцев и уходили, заведенные так, что дома укатывали жен до потери пульса или онанировали вусмерть и обратно.
Для стриптизерш из «Бешеной лошади» это было неслыханно. Они-то знай себе крутили бедрами до посинения, но я до такого не опускалась. И парни любили меня еще больше именно за то, что я была недосягаема. Я держалась так далеко, как только могла, во влажном своем стринге, приближаясь лишь на мгновение, чтобы подышать им в ухо или заглянуть в глаза — и так, покуда они не возопят: «О господи, эта девчонка меня угробит!» У иных вид был такой, будто они вот-вот взорвутся. Кое-кто и «взрывался» — кончал прямо в штаны, прежде чем до него и дотронуться успевали. Я быстро скумекала, что могу и не брать за танец по пятерке, как другие девушки. Я была властна потребовать сколько заблагорассудится — двадцать, пятьдесят, сотню долларов за песню.
Вскоре у меня набралось столько постоянных клиентов, что приходилось работать каждую ночь, чтобы их ублажить. Один готов был выложить тысячу долларов за то, чтобы я позволила ему провести рукой по моим волосам. Другой хотел потереть мою ступню. И так я просто сидела, пока со мной тетешкались, и — бац! — вот вам еще тысяча баксов. Даже не надо было плясать, болтать, флиртовать или предоставлять этим парням какую-либо свою часть. Один местный политикан любил, чтобы им помыкали, и однажды я, хотя сама была по природе человеком уступчивым, унесла в ванную его пиво, пописала туда и заставила его это выпить. Это ему понравилось. На следующий вечер он одарил меня купюрой — аккурат на новенький «Корветт».
Однажды днем в клуб заявились из модельного агентства: им надо было поснимать девушек для игральных карт. Они делали такие колоды для каждого клуба в Америке. На стену натянули занавес, и нас с Ванессой сфотографировали вместе. Когда карты были готовы, нас обозначили как «Близняшек Барби» — так это прозвище за нами и осталось. С тринадцати лет я разглядывала папины журналы «Плейбой», и как же мне хотелось стать одной из этих девушек. Как красивы, как блистательны они были на журнальных снимках — само воплощение совершенной женственности. Изображения прекрасных лиц в обрамлении позолоченных солнцем белокурых волос вызывали в памяти модельные снимки моей мамы, которые папа до сих пор хранил у себя в шкафу. Но минуло четыре года, и мое тело уже было телом взрослой женщины, а мечта оставалась все так же далека. Мы с Ванессой постоянно говорили о фотографиях для мужских журналов, но никогда не думали о том, чтобы обзавестись агентом. Даже не представляли, как за это взяться.
За стенами клуба Ванесса была совсем другим человеком. Она становилась спокойней, задумчивей. И насколько же она была умнее всех, кого я знавала прежде. Кажется, у нее ладилось все. Мне не везло на хороших подруг, но Ванесса была преданной и искренне заботилась обо мне. Насколько уверенней я стала чувствовать себя в клубе, зная, что мне есть на кого опереться. Если на работе выдавалась неважная ночь, Ванесса приносила мне пирожок с маленькой свечкой. Или пришлепывала на зеркало записку: «Нацепляй победную улыбку, детка, выходи и уделывай их». Она вечно ставила других впереди себя.
Глава седьмая
Глава восьмая
Джек, похоже, по-настоящему гордился мной, когда я пробилась в клубе наверх; он хвастал всем своим друзьям, что теперь я — главная штучка в «Бешеной лошади». Однажды мы пировали в итальянском ресторане. Оказавшись рядом с Джеком без его придурков-байкеров, я вспомнила, как в первый раз увидела его в тату-салоне. Пока нам не принесли еду, мы начали оттягиваться. Джек положил мою руку к себе на штаны, и я почувствовала, как там твердеет. Я расстегнула «молнию» и стала этим играть. И тут на меня накатило вдохновение: я увела с тарелки масло. Оно быстро растопилось, и я принялась умащивать им Джека; через несколько минут в штанах у него творилось такое, что масло и сперму пришлось смывать водой «Сан-Пеллегрино».