После очередной нашей перепалки я голышом плакала в прихожей, утирая пену, буквально выступившую на губах от всех моих тирад и воплей. Внезапно меня охватило желание позвонить папе. Я тосковала по Тони, и мне хотелось убедиться, что он жив и здоров. Последнее, что я слышала о брате после разговора с папой, — это что отец пригласил их с Селеной пожить у него, под его присмотром. Папа помог своему брату, Джиму, открыть собственное дело в сфере недвижимости, а Тони привлек в качестве партнера — рассчитывал, что это вернет его в колею. Но Тони по-прежнему вяз в наркотиках и постоянно воровал у отца вещи, чтобы их загнать.
Я позвонила папе домой, но никто не снял трубку. Сначала я не придала этому значения и просто продолжала позванивать. Но когда ни назавтра, ни на следующий день, ни еще днем позже на звонок так никто и не ответил, меня охватила тревога. Я промучилась в неизвестности пять дней и наконец попросила Джека, чтобы он отвез меня к моему старому дому — я решила поискать их на месте.
Впервые со дня своего бегства я возвратилась домой. Мы подъехали; входная дверь оказалась незапертой и открытой настежь. Что-то было не так. Телевизор включен. На кофейном столике — полупустая бутылка пива. И надрывающийся телефон.
Я сняла трубку. Но там уже царило молчание — успели отсоединиться. Не в силах сдержать себя, я заплакала. Где они, что с ними случилось? Конечно, не самая крепкая у нас была семья — но это все же лучше, чем никакая, и только это сейчас казалось важным.
Я позвонила бабушке, но и у нее никто не отвечал. Все, что сумел выдавить из себя Джек, было: «Что за чертовщина стряслась с твоим папой?» В тот момент до меня даже не дошло, насколько фальшиво это прозвучало.
Две недели прошло без каких бы то ни было известий о папе, Тони, Селене и бабушке, и я уже боялась, не влип ли Тони в такую передрягу с наркодельцами, что они в отместку похитили или поубивали всю мою семью. Я была сокрушена.
Тогда-то и зазвонил телефон. Я подползла к трубке. Послышался женский голос: Сьюз Рэндалл. Она продала большую часть снимков с первых фотосессий и хотела, чтобы я попозировала еще. Я на неделю махнула в Лос-Анджелес, поселившись у Никки. И это были одни из худших дней в моей жизни — покинув Лас-Вегас, я ровным счетом ничего не могла сделать для своей семьи. Я приняла решение: как только вернусь домой — обращусь в полицию.
Однако по возвращении в Лас-Вегас меня ждала новость. «Звонил твой папа, — говорилось в записке, оставленной Джеком на кухне. — Он не может сообщить, где находится. Что-то там произошло, и им всем пришлось уехать. Он тебе скоро позвонит».
Минуло еще две недели, прежде чем отец вновь дал знать о себе. Он звонил из автомата в Южной Дакоте. Что именно случилось, он не сказал, но заверил, что они с Тони не натворили ничего плохого. Они запихнули Селену и бедную мою бабушку в грузовик и пустились в бега. При всех своих недостатках папа всегда сам распоряжался своей жизнью, но сейчас голос у него был совсем как у моего братца — затравленный и отчаянный.
После этого папа звонил каждые несколько недель — каждый раз из другого города, с новыми контактными телефонами. В конце концов я эти номера и записывать перестала — что толку, если они все время меняются. Я не представляла, во что их с Тони угораздило вляпаться.
Самая между тем все курсировала в Лос-Анджелес и обратно, останавливаясь там у Никки. Я поочередно то резко завязывала с метедрином на время фотосессий — при моем маленьком подбородке и голубых глазах судорожно сжатую челюсть и расширенные зрачки особо не спрячешь, — то нагружалась под завязку, возвращаясь в Лас-Вегас. А раз мне удавалось притормозить, когда того требовал долг, я и считала, что держу все под контролем.
В Лос-Анджелесе Никки то и дело таскала меня к газетному киоску на углу, чтобы я поискала там собственные снимки. И постепенно они начали появляться: на обложке «Хастлера», потом — «Черри», а там и «Хай сэсайети». Наконец в киоске красовались все три обложки с моим изображением. Я была штучкой месяца. Конечно, нигде не упоминалась Дженна Джеймсон. Меня называли Шелли, или Дэйзи, или Мисси. И хотя ни один из редакторов со мной и словечком не перемолвился, появились интервью, где я разглагольствовала о своей необычайной похотливости, о том, как мне нравится секс с незнакомцами и как было бы хорошо пригласить моих подружек на встречу а’труа с моим парнем. (Неудивительно, что первые снимки, сделанные у Джулии Партон, так нигде и не появились: они были настолько плохи, что Джулия и продать их не смогла.)