Рабочие испуганно вскрикивали, но вставали и строились безропотно — худые, заросшие, вонючие, с каким-то мусором в волосах и бородах. У них в глазах застыл страх вперемешку с покорностью, и увидевший это Злой понял, что теперь тоже искренне презирает этих людей.
— Что ж вы своего начальника-то подставляете, а? Ну вы и уроды! Работать не хотите, а ему пайку урезают, жрать ему из-за вас нечего, понимаете? — читал лекцию Насос, — Он к вам по-человечески, а вы к нему, как свиньи! Да вы и есть свиньи, а не люди! Работали бы нормально, давно бы уже были как я, начальниками! Что ж вы такие, а?… Правильно вас Христос всех сюда забрал, каждому в Сафоново надо такую школу пройти, чтобы узнать, кто человек, а кто — гниль! Чтоб перевоспитать вас всех тут… ЧЕГО УСТАВИЛСЯ, ТВАРЬ??? — завопил десятник внезапно, и заехал в морду рабочему, стоящему ближе всего. Тот вякнул и повалился на солому, — Я ТЕБЕ НЕ РАЗРЕШАЛ НА МЕНЯ ПЯЛИТЬСЯ!!! Ур-род! Все вы тут уроды! — распалял Насос сам себя, — Н-на!!!..
Второй рабочий повалился назад, потом третий.
— Я не пялился!.. — заверещал следующий, но Насос подскочил к нему, и точным ударом отправил в нокаут.
— Говорить тоже я не разрешал!!! Свиньи вы, вот вы кто!!! Кто вы?…
— Свиньи… — робко послышалось из строя.
Насос подскочил к говорившему, и ударил в солнечное сплетение, рабочий осел на землю, задыхаясь.
— Я НЕ СЛЫШУ!!! КТО ВЫ???
— Свиньи!!! — гаркнули все. Даже те, кто получил удар под дых, и не мог набрать достаточно воздуха, сипели со всем старанием, опасаясь дальнейших побоев.
— На карачки! Раком становись! — орал раскрасневшийся Насос, — Ну!!! Свиньи на двух ногах не ходят!
Пленные послушно становились на четыре кости, глядели затравленно. У того, кого Насос ударил первым, глаз уже заплыл и превратился в огромный синяк.
— А вы что стоите? — оскалился Насос, — Я за вас всю работу делать буду? Злой! Тебе что, их жалко чтоли?
Злой прислушался к собственным ощущениям, и с удивлением осознал, что нет, больше не жалко. Эти люди вызывали только безграничное омерзение, он брезговал даже прикасаться к ним. Существа, что ползали сейчас у него под ногами и хрюкали под заливистый гогот Насоса, не были людьми. Люди работали бы не за страх а за совесть, видя, что десятник хочет обращаться с ними, по-хорошему. Люди не подставили бы его и не смеялись бы над ним за спиной, не вынуждали бы наводить порядок при помощи страха и железной дисциплины. Люди не позволили бы ставить себя на карачки и заставлять хрюкать. От людей так не воняло.
Десятников было всего трое, они были в дрезину пьяны, и даже огромный, тупой и злобный Насос не представлял сейчас опасности. Люди могли бы навалиться на них всем скопом и запинать. Но только не те, кто сейчас ползал в грязи и собственных испражнениях…
— Вы ж все, сволочи, своим начальникам ноги целовать должны! Был бы кто злее меня, давно бы уже поубивал нахрен! Работать не хотите, а жрете, уроды, в три горла! От дебилов больше пользы! Эй ты! — рявкнул Насос кому-то на полу, — А ну! Иди и целуй сапоги своему начальнику! Вы ему по гроб жизни и так обязаны! Целуй, с-сука! — он пнул раба по ребрам, отчего тот повалился Ликёру под ноги. Тот хихикнул и выставил вперед ногу в грязном кирзовом сапоге.
Раб поспешно впился губами прямо в коросту глины на мыске.
— Вот это другое дело! — хохотнул Насос, — А ты, чмошник, иди, вон, к Злому. Он у нас самый добрый. Аха-ха! — насос заржал от собственного каламбура, — Прикинь, у нас самый добрый — это Злой!..
К сапогу опального вяземского генерала подползло нечто грязное, завшивевшее, и потерявшее последние остатки воли. Оно потянулось к мыску в стремлении его облобызать, но Злой с омерзением пнул это прямо в морду и заорал:
— Не сметь, урод!
— Да чего ты, Злой, весело же! — жизнерадостно заржал Насос.
— Они мне все сапоги измажут! Ненавижу тварей! — рыкнул Злой, и отвесил хорошего пинка по заду уползающего раба. Тот пискнул, и пропахал носом грязь под ногами.
— Бей их! — залихватски крикнул Насос, и, подавая пример, первым бросился пинать ногами всех, до кого только мог дотянуться.
Ликёр, повизгивая от удовольствия, последовал за ним, Злой также не остался в стороне, и набросился на уползающего раба так, будто тот был его злейшим врагом. Глаза застила кровавая пелена, он больше не чувствовал ни жалости, ни презрения — одна только всепоглощающая ненависть. Бить, бить, бить. Тяжелые удары отдавались во всем теле приятным томлением, гулко бумкали сапоги, и хотелось избивать еще сильнее, втаптывать в грязь до тех пор, пока от существа под ногами не останется ничего, кроме кровавой каши. Кажется, Злой что-то кричал.