Получилось лучше, по крайней мере, уже не было ощущения, будто голова сейчас лопнет.
Злой послал в администрацию еще два снаряда, до тех пор, пока здание не начало складываться, как карточный домик.
— Ура-а-а!!! — заорал Злой, не слыша собственного голоса, — Так вам, козлам!!! Получили, да??! Стреляли в меня, да??! Сдохните, уроды!!! Сдохните!!!
Он кричал еще что-то, но из-за контузии очень плохо соображал, скорее всего, просто мычал что-то невнятное. Всё было, как в тумане. Злой пересел на место мехвода, и погнал машину в сторону воинской части. Нужно было сделать ещё кое-что. Зарубить на корню всю мощь вяземской империи.
В часть он вломился прямо с шоссе — раскрошив гусеницами в щебень хлипкий бетонный забор. На плацу стояли в ряд Уралы под тентами и несколько цистерн. БТР-ы и остальной транспорт находились в боксах, за закрытыми воротами. Впрочем, они не были особой проблемой. Злой направил танк прямо на ряд машин, и с ходу врубился в них, как клин тевтонских рыцарей в ряды русской пехоты, давя, сминая, оставляя после себя только искореженное железо и разлитое горючее. Из казармы выбегали люди, и тут же пускались наутек. Злой хотел и рад был бы дать им в спины очередь из пулемета, но для этого потребовалось бы снова перебираться на место наводчика, а ограниченное время этого не позволяло.
«Давить, крушить, убивать. Давить, крушить, убивать»: мысленно повторял Злой, пытаясь распалить себя еще сильнее.
Боксы взлетели на воздух салютом из битого кирпича, бетона и щебня, и снова рухнули на землю, погребая под собой обгорелые остовы того, что было основной ударной силой вяземской армии. Теперь можно было никуда не спешить. Злой выбрался из части, сделав себе еще одни ворота, и направился обратно, к выезду из города, зная, что защитники разбежались, и его уже никто не станет останавливать.
Он ошибся.
Возле памятника Ленину дорогу перегородил джип с зажженными фарами, возле которого стояла хорошо знакомая сутулая фигура, одетая в мешковато сидящий городской камуфляж.
Танк затормозил, люк откинулся. Злой высунул голову, и, сняв шлемофон, крикнул:
— Чего ты хочешь?
Умник сказал что-то в ответ, но Злой не расслышал, что именно, и попросил:
— Громче, я, кажется, контужен!
— Зачем ты это сделал??! — заорал Умник, приближаясь, — Что ты натворил??! — его лицо было искажено отчаянием, паникой и ненавистью.
— Я сделал то, что давно надо было сделать! — крикнул ему Злой, — Но ни у кого не нашлось сил для этого!
— Зачем??! Зачем ты это сделал, я не понимаю??! Ты же хотел сохранить мир! Цивилизацию! Наследие! А теперь ты просто взял и одним махом всё уничтожил!
— Это была не цивилизация, Умник! Я говорил Христу, что вы превратились в зверей почище нацистов! Ты же был самым умным из нас, почему ты не понял этого?
— Может быть, как раз потому и не понял, что самый умный? Чего ты хотел? Свободы? Мира? Демократии? Их не было и в старом мире, так откуда им взяться теперь? Ты не Христа убил, нет! Ты уничтожил будущее России!
— Открой глаза! — рявкнул Злой, начавший уже выходить из себя, — Не нужно нам такое будущее! Рабство — будущее России? Военные преступления? Строить своё благополучие на чужих костях — ты этого хотел? Ты был моим единственным другом, и ты позволил сумасшедшему запудрить себе мозги! Вся его идеология — это бред сумасшедшего! Вы все тут с ума посходили!
Умник слушал молча, опустив голову.
— Я не могу просто так отпустить тебя! — сказал он, наконец.
Его правая рука, которую он до сих пор прятал в кармане, рванулась вверх, сжимая пистолет. Злой нырнул в кресло мехвода, не успев закрыть за собой люк. Прозвучали три выстрела, один за другим, по броне застучали пули, и, с визгом отрикошетив, улетели куда-то в непроглядную темноту.
Злой запаниковал, рванул рычаги, танк сорвался с места, и…
Что такое человеческое тело для сорокатонной махины? Пшик, пылинка. Злой не почувствовал, что наехал на кого-то, не услышал крика, даже не увидел ничего, но откуда-то пришло точное понимание того, что Умника больше нет. Его умная голова наверняка раздавлена, а мозги частично смешались с Вяземской грязью, а частично остались на гусеницах танка.
К горлу подкатил ком.
Не так всё должно было закончиться, ой, не так.
Месть не принесла никакого удовлетворения — только безграничную горечь от гибели человека, который был, кроме шуток, украшением этого мира, и сделал так много для того, чтобы его спасти.