Пришлось повиноваться. Не пустил бы… Тогда пришлось бы на улице спать. А на улице не очень хотелось. Мошкара да жуки всякие. Мухи настырные. Иголки на земле колются и шишки. Но я бы стала, если бы выбора не было. Конечно бы стала. Мне вообще похоже пора привыкать спать на земле и питаться тем что сама раздобуду…
До бочки доковыляла с трудом. Даже раздеваться не стала, так полезла. А стоило окунуться в ледяную воду, сонливость мгновенно отступила…
Застучали зубы. Бледная кода покрылась мурашками, но я продолжала усердно стирать с себя грязь, словно пытаясь стереть следы и воспоминания прошедшей ночи. Ночи, что унесла жизнь моих родителей. Печальная правда не желала укладываться в голове, я всё никак не могла поверить. Не могла примириться с реальностью…
Всё казалось, вот сейчас проснусь от запаха свежей маминой выпечки, спущусь в кухню, поцелую отца в небритую, колючую щёку и забуду весь этот ужас, как страшный сон. Но нет…
Отмывшись, не скажу, что начисто, обтёрлась простынёй и натянула на себя льняную, грубую рубашку с чужого плеча, которую пришлось заправить в болтающиеся на мне штаны. Затянула на талии ремешок и побрела в дом, где трещала и дымила старая печь, а в большой чугунной сковороде скворчало что-то вкусное. Рот наполнился слюной, хотя казалось есть не хотелось…
Я не была уверена в том, что этому лесному старичку можно доверять в полной мере, как и не была уверена в том, что он меня не отравит, чтобы потом, например, сделать из меня удобрение для своих заросших грядок. Но лучше смерть от жареной картошки с зеленью, чем от руки инквизитора.
— Да ты не боись… — дед хлопотал, накрывая на стол. Откуда-то взялись соления, буханка румяного хлеба и довольно приличная на вид посуда. — Сама же ко мне пришла, не я к тебе. Так что проходи, гостем будешь.
Я сделала шаг.
— Может, вы убиваете случайно забредших путников, а сейчас пытаетесь притупить мою бдительность.
— Может, — посмеиваясь, отозвался дед. — Тебе ли не всё равно? Из болота вылезла, явно не от хорошей жизни бежала. Хоть поешь досыта перед смертью.
— Ваша правда, — не стала спорить и подошла к столу. Опустилась на табурет, опасаясь, что он развалится подо мной, но обошлось. Ни он, ни я разваливаться не спешили.
— Ну, а звать тебя как, чудище болотное? — спросил старичок, беря прихватки. Снял сковороду и поставил её в центре стола на подставку.
Я задумалась. А стоит ли вообще называть своё имя?
— Видать, сильно тебя прижало, раз даже назваться боишься, — проницательно заметил дед. — Да только, хочешь верь, хочешь не верь, мне умирать не страшно. Пытать будут, ничего не скажу. А из принципа. Вот, — гордо произнёс он и вручил мне вилку.
— Юнна, — вымолвила устало.
Дедушка сел напротив и, к моему удивлению, расстелил на коленях салфетку. А приборы-то взял так чинно, словно член палаты лордов.
— Ты хоть на человека стала похожа, Юнна, — бесстрастно заметил он, накалывая кусочек картошки. — Больше в грязи не валяйся. Не к лицу тебе такой макияж…
— Спасибо… — пробормотала и начала есть.
… впервые я ела картошку со вкусом слёз. Слёз, которые беззвучно текли по моим щекам и попадали на губы. Дедушка делал вид, что ничего не замечает, а я была благодарна ему за это.
Только, когда я отложила вилку и потянулась за кружкой с чаем, спросил:
— Много у тебя времени?
Я пожала плечами.
— Оторвалась часов пять назад. Болотная вода должна была сбить запах. Следов старалась не оставлять. Но рано или поздно ищейки выйдут на меня.
— Тогда пару часов на сон есть, — бесстрастно заключил дед, вставая. — Ты давай, заползай на лежанку, там тепло сейчас, быстро заснёшь.
Я вздохнула.
— Только… я вас очень прошу, если вы не планируете меня отпускать, а хотите сдать инквизиции, лучше сразу убейте. Не мучайте.
Губы старика изогнулись в кривой усмешке. Блёклый взгляд стал пронзительным, показалось даже, что морщины на лице немного разгладились.
— А я с инквизицией, девонька, дел не имел и не собираюсь. Так, что не забивай свою хорошенькую головку тяжёлыми думами и ложись. Разбужу, а там видно будет, что дальше…
Благодарно кивнула и заползла на лежанку, пахнущую пылью и старостью, но на данный момент это была самая лучшая постель в мире. Дедуля накрыл меня изъеденным молью шерстяным пледом, и я закрыла глаза.
Тревога скручивала внутренности, но я не могла противиться навалившемуся сну. Веки сомкнулись, несмотря на страх никогда больше не проснуться, не увидеть лицо сломленного Тораса Рама, которого я поклялась однажды уничтожить…
Глава вторая
Очнулась оттого, что меня трясут за плечо.
— Просыпайся, девонька, пора уходить…
Вздрогнула всем телом, резко садясь, и заозиралась, пытаясь вспомнить события прошедшего дня.
… голова отозвалась звоном и болью. Приложила ладонь к виску и поморщилась, ощущая, как начинает мутить.
— Сейчас водички попьёшь, встанешь, умоешься и полегче будет. Давай, потом выспишься… — уговаривал дед.
— Вряд ли удастся, — усмехнулась хрипло, ощущая, как к горлу снова подкатывает ком горечи. — Инквизитор говорил, что где бы я не находилась, ищейки всё равно найдут меня, потому что во мне течёт дурная кровь. Нечистая… — я бы хотела продолжать бороться за свою никчёмную жизнь, но жалость к себе оказалась сильнее.
Шмыгнула носом, смахнула слезу и стала спускаться с печи. В любом случае, здесь больше оставаться нельзя. Подставлю дедушку.
— Ну «чистая» или «нечистая» — это мы ещё посмотрим, — старик зачерпнул из кадки воды ковшом и протянул мне. — Я тут пожитки тебе в дорогу собрал… есть у меня кое-что ценное, но прежде чем это отдать тебе, не хочешь рассказать дедушке кто ты и отчего бежишь? — он выразительно поднял куцую бровь, а когда я забрала ковш из его морщинистых рук, грузно опустился на табурет. — Знаешь, я прожил достойную жизнь и смерть хочу принять достойно, зная, что помогал благому делу…
Я напилась, опустила ковш обратно в кадку и неловко заправила спутанные волосы за уши.
— Я благодарна вам за желание помочь, да только помощь ваша может вам боком выйти. Лучше я просто уйду, справлюсь как-нибудь… — нервно покусала губу и двинулась к выходу.
— Ай, упрямица, — пожурил дед, качая головой. — Неужто, правда, нечистая?
— Да разве ж я похожа? — хмыкнула невесело, останавливаясь. Мол, посмотрите на меня. Обычная девчонка, ничего примечательного.
Дед огладил бороду, задумчиво причмокнув.
— Не похожа-то не похожа, но вот сила в твоих жилах чужая бежит. Незнакомая, — я насторожилась, а дед лишь усмехнулся. — Видишь ли, Юнна, я драконорожденный и такие вещи хорошо чувствую, если их не пытаются скрыть. А ты не пытаешься, значит, не знаешь как. И это даёт ищейкам преимущество, сама ты из леса не выберешься. Сгинешь. А мне… мне умирать не страшно, — взгляд наполнился надеждой. Странной такой надеждой. Неужели дедуле так не терпится отправиться в мир иной? — А если уж инквизиторы явятся, смогу им нервы помотать да со следа твоего сбить. Долго искать будут…
Сглотнула вязкую слюну и вернулась к столу у разбитого окна. У меня была тьма вопросов: от — зачем деду мне помогать и чем он вообще может помочь, до — почему он живёт в лесу, даже не пытаясь привести дом в порядок? Себя в порядок. Его же постричь, побрить, расчесать и помолодеет лет на двадцать. Но ни одного вопроса не слетело с моего языка. Они были бессмысленны. Банальное любопытство, которое сейчас неуместно.
Дед был прав. Одна я не справлюсь, а значит, нужно всё рассказать и быть искренней в своих словах. И я была. Настолько насколько могла, чтобы говорить, не глотая слёз.
Я ненавидела себя за слабость. За беспомощность. За жалость к себе. Хотела говорить твёрдо. Равнодушно. Будто всё произошло не со мной, с кем-то другим. А я… я лишь безмолвный свидетель. Наблюдатель со стороны.