И первое меня обрадовало бы больше, куда больше. Но второе словно вывело её за круг моих интересов, сделало чем-то неважным, неодушевлённым, чужим.
Нет, это не Она. Не она.
Какое тяжёлое опустошающее разочарование.
— Вы танцуете, Ваше Величество? — спрашивает эта Лола, когда мой поток сменяющихся противоречивых мыслей прерывают аккорды рояля.
— А вы?
— А я пою, — улыбается она, и меня снова, как неопытного юнца, пригвождает к полу такое мучительное душевное томление, что я не слышу, что творится вокруг, и не вижу ничего, кроме её губ. — Пою. Одна, в ванной, под звуки льющейся воды. В общем, вам лучше не слышать.
— А если я буду настаивать?
— Я сделаю все возможное, чтобы отказаться. Например, упаду в обморок. Ах! — словно оступается она. И когда, конечно, я на чистых инстинктах подхватываю её, смеётся, освобождаясь от моих рук. — Вам вряд ли понравится носиться с припадочной девицей.
— Действительно, вряд ли, — улыбаюсь и я, не в силах отвести от неё взгляд, в смятении засовывая в карманы руки, чтобы сберечь ощущения от прикосновения к ней.
Да стукните уже меня кто-нибудь! Или она меня погубит. Я просто как одурманенный рядом с ней. И это опьянение затмевает все доводы рассудка.
— Как вы себя чувствуете после нападения? — понимая, что помощи ждать не откуда, сам привожу себя в чувства, напоминая себе неприятную сцену у лестницы.
— Вашими стараниями, лучше. Уже лучше, — совершенно не кокетничает она. Отпивает шампанское.
И это движение, с которым она подносит к губам бокал снова заставляет меня остановиться. Чтобы откровенно насладиться этим зрелищем. В жизни не видел других девушек, которые умели бы так пить.Только одну. Что умела так обречённо-изыскано подносить к губам бокал, словно кубок с ядом. И так смаковать это зелье, словно оно и правда принесёт ей забвение или избавление от земных мук. Искушённо и невинно одновременно. Уверенно и с сомнением. Знакомо и неузнаваемо.
— Лола, — произношу я, чтобы услышать, как звучит её имя. И едва сдерживаю улыбку. Значит, Лола? И оно так привычно ложится на язык, её имя, что я тут же вспоминаю откуда оно мне известно. Как полезно иногда проговорить что-то вслух. — У моей дочери есть кукла с таким именем.
— А у меня в детстве была кукла по имени Дура. И она была такая дура, — сокрушённо качает она головой, так, что и я сомневаюсь, а о кукле ли разговор. — И не потому, что была глупее своих игрушечных подруг, просто была их на голову выше. Моя бабушка глянула и сказала: «Ты подумай, какая дура!» А кукле подошло. Вот и творила она порой что попало.
— Значит, кукол ещё совсем недавно вы делили по росту и уму? А по какому принципу вы классифицируете, например, мужчин, — предлагаю я ей место на диванчике, когда стоять по центру зала, где вокруг нас стоит моя охрана и кружатся в танце пары, становится, как минимум, неловко.
— Мужчины, к сожалению, менее разнообразны, — опускает она голову, поправляя платье, а потом поднимает на меня глаза. — Их всего два вида: сволочь обыкновенная и необыкновенная сволочь.
— Чувствую, напросился, — смеюсь я, безошибочно определяя, что тону в её глазах.
Она вся как море, как небо, как бескрайние полынные поля — на неё невозможно насмотреться.
Она меня завораживает и в ответ многозначительно пожимает плечами. И на это простое движение что-то в моём животе, кажется, начинает жить своей жизнью. Такое невероятное и хорошо забытое ощущение. Но от осознания его причин меня отвлекает женский голос.
— Ваше Величество, позвольте пригласить вас на танец.
Глава 16. Георг
Я рассеянно оборачиваюсь на тонкий голосок. И только тогда понимаю, что весёлая музыка уже сменилась лирической.
— Пожалуйста, — умоляюще приподнимает брови домиком стоящая рядом со мной девушка. Белокурая девушка с длинными распущенными волосами.
— Конечно, — неохотно соглашаюсь я. — Лола, простите, оставлю вас, — как велят приличия оборачиваюсь я.
— Конечно, — улыбается она, уже принимая предложение Грифа.
Этот-то когда успел подсуетиться? Я же отвернулся всего на секунду!
«Ортов засранец!» — возмущаюсь я и выразительно округляю глаза в знак своего крайнего недовольства. На что Тэф только пожимает плечами: мол, не понял, в чем дело, здесь все равны. И, конечно, прав.
А может, это даже к лучшему? Я, наверно, и правда слишком открыто увлёкся. Слишком откровенно заинтересован. Непростительно. Навязчиво.
И стоило мне отвернуться, как ортовы сомнения снова закопошились в душе: неужели она меня не помнит? Или играет со мной? Или всё это бред моего воспалённого воображения? И эта огова мука, когда перед глазами снова её голые плечи. Всё же в том голубоватом свечении она была старше и казалась мне призрачной, больше похожей на мечту. А вот такая во плоти — она другая. Совершенно другая. Слишком юная, слишком живая, слишком… А если это не она?