И я честно наклоняюсь, хотя никакой мыши там и не было, а потом делаю вид, что провожаю её глазами через проход между кроватями.
— Нет, очухалась, побежала к Вабарии под тумбочку.
— Вот и правильно, — с облегчением плюхается она на задницу, пружиня на сетке. — Там ей самое место. У плебейки, — и принимается переплетать блондинистую косу, что растрепалась, пока она тут прыгала.
И это её сплюнутое через губу «плебейка» заставляет меня выдохнуть и досчитать мысленно до десяти, чтобы не сорваться. И, наверно, первый раз в жизни мне это помогло. Потому что на счёте «три» эта фря спустила ноги с кровати, хоть и не без боязни, а на счёт «семь» чуть было не сбила на входе ту самую Вабарию, попавшуюся ей на пути.
— Смотри куда прёшь! — толкает она девушку и, судя по грохоту щеколды, скрывается где-то в недрах уборной.
— Не обращай внимания, — киваю я второй соседке по койке, в этой огромной комнате на несколько десятков кроватей.
Вабария в скромном коричневом платье прислуги, не украшенном даже белым воротничком или нарядным передничком. И унылый чёрный фартук, честно говоря, очень смахивает на школьную форму моего детства. Но зато служанки в ней смотрятся моложе своих лет. Впрочем, этой Вабарии, работящей девушке с плоским рябым лицом и двумя толстыми русыми косами, как у девчонки, возможно, и так не больше пятнадцати. А может, и под сорок. По ней не поймёшь.
— Я и не обращаю, — принимает она предложение присесть. — Что вскуе на ту лядину ерыкать?
— Чего, чего? — встряхиваю я верхнее платье, лежащее в свёртке, чтобы рассмотреть.
— Так у нас в деревне говорят, — наклоняется она поднять и положить на кровать газету, которой был проложен лиф. — Мол, что попусту на неё ругаться. Её жаль.
— Это в честь чего же её жаль? — кручу лёгкий наряд, выбранный из готовых изделий, что портниха подогнала по моей фигуре.
— Баят, что она из Диграфа, столицы Страны Болот. Из знатного, богатого рода. Но их имение сгорело вместе с конюшней и породистыми лошадьми, что они разводили. Её родители тоже погибли в огне. И все ценности, как и бумаги, пропали. А земли у них не пахотные, выпасные, все и отошли короне. И стала она не богатая наследница, а что банный веник без листьев, голь.
— Какого же чёрта она припёрлась сюда? Что, родственников у неё нет? Или в Диграфе своих Белых домов не хватает? — оставшись довольна предыдущим платьем, я разворачиваю следующее.
— Она к жениху в Биденс приехала. Баят, купила на последние деньги билет на корабль, чтобы через океан добраться на наш континент, — тянет Ваби за подол, разглядывая плотную ткань.
А я пытаюсь вспомнить… Биденс, Биденс… где же этот Биденс? Ведь где-то недалеко. Точно, один из имперских городов. Не зря в свою недолгую бытность королевой учила столько всего. Эх, мне бы ещё карту с моими пометками, я бы и где этот Биденс, и где Диграф находится глянула.
— А тому с бесприданницей уже одна докука: ни выгоды, ни интереса. Выгнал. Вот она со стыда да от нужды и подалась куда глаза глядят.
— Грёбаный стыд, баешь? — перенимаю на раз я её аналог слова «говоришь» и разворачиваю платье спиной. Ох, не люблю я эти корсеты, но одно строгое для официальных случаев в гардеробе обязательно нужно. — Потому и ершится, что не смирилась ещё с несправедливой судьбой? Недовольна, что с нами сирыми ест теперь с одного корыта?
— И мепризирует всех. Презирает, значит, — поясняет Ваби на мой удивлённый взгляд. — Больно барская кровь в ней сильна. Но отешется, смирится, погодует здесь и всё пройдёт.
— А это как тебе? — достаю я третье и последнее платье.
— Вот в этом будешь дюже авантажна, — с восторгом прижимает Вабария руки к груди, качает головой, и даже языком причмокивает, но, услышав шум на лестнице, подскакивает.
— Пойду. А то это всё лалы, пустые разговоры. А там работы к вечеру не разгрести.
«Лалы, не лалы, — прикладываю я платье, разглядывая себя в большом зеркале, — только этой гордячке, Коннигейл, может, и обидно, а я свою судьбу выбрала сама. Когда хочу, тогда и дура».
И очень хорошо, что сегодня вечером будут посетители. Наконец, последние новости послушаю. В борделе-то они из самых верных источников, из первых уст.
Эх, мне бы ещё мою книжечку с записями, а то это внешность у меня только девичья, а память уже не та. Но ничего, освежу постепенно. Всё же вид из окон борделя совсем не тот, что из окна королевской опочивальни. И люди не те, и отношение, да и жизнь совсем не та. Но это теперь моя жизнь. Сама я её и буду устраивать.