— Шить я всё равно не умею. Работы нет. Но я не хочу подписывать контракт с заведением, — шепчет Конни, перетягивая моё внимание на себя, и голос её тонет в общем шуме. — Я слышала, что можно налево работать. Договариваться с клиентами и весь доход забирать себе.
И то ли она считает меня глупенькой юной дурочкой, то ли специально подбивает, чтобы избавиться от конкурентки, да только и я не вчера родилась, и Худышка объяснила мне в первый же день, чем это чревато. Можно не просто места и еды лишиться, потому что выгоняют за это без разговоров. Не только без денег за свои сомнительные услуги остаться, но и увечья получить, и просто оказаться в морге хладным трупом, объеденным крысами до неузнаваемости.
— Так что же тебе мешает? — слежу я как стервятник за добычей за стоящим Тизом и усмехаюсь, когда Маркус, бросив на меня уничижающий взгляд собирается уходить с какой-то мало запомнившейся мне хоть чем-то девицей.
— Надо вдвоём. Чтобы одна другую страховала. Иначе очень опасно, — всё тем же шёпотом, только недовольным, сообщает Конни, раздражением отреагировав на предпочтения Брина.
— Я не могу, — подскакиваю я, потому что «австралиец» вдруг поспешно выходит. Один.
— Почему? — удивляется Конни. Преувеличено удивляется, схватив меня за руку и заставляя обернуться. А потом на её лице появляется гаденькая усмешка. — Неужели из-за короля?
— Да, именно из-за него, — вырываю я руку, чтобы уйти. — Он будет первым и единственным мужчиной в моей жизни.
И, по моему мнению, это был сарказм в ответ на её сарказм, но для людей с уровнем стервозности «бесцеремонная сука», как у Конни — это откровение. И оно сродни мягкому брюшку у перевёрнутого на спину крокодила, месту, куда можно ткнуть.
— Боги, да ты девственница?! — тут же пользуется она этой возможностью «ткнуть» и восклицает на весь зал.
— Все мы здесь девственницы, — спасает ситуацию Джейн, отвлекая на себя огонь и взгляды, пока я избавляюсь от этой приставалы Конни и стараюсь не упустить «австралийца». — Анекдот в тему. Приходит как-то девушка в церковь на исповедь. «Я много блудила, святой отец». «Насколько много, дочь моя?» — уточняет священник. «Простите, но я здесь каяться, а не хвастаться».
Выбегая в коридор, я слышу дружный хохот, а вот исчезнувшего Тиза не вижу.
«Ну, не мог же он просто испариться? Дверь не хлопала, значит, домой не ушёл. Швейцар, выдающий одежду, тоже стоит на месте. Может, с кем договорился и пошёл следом?», — устремляюсь я к чёрной лестнице, потому что именно там вроде что-то и мелькнуло.
И это становится моей тактической ошибкой.
В пустом пространстве маленького холла, он отделяется от полумрака стены как вампир. И с размаха именно к этой стене меня и припечатывает.
— Меня ищешь? Или ты думала, я не замечу как ты следишь за мной весь вечер? — срывает он платье с моих плеч.
Я слышу треск рвущейся ткани, звук лопающихся резинок, но оказать сопротивление его сильным рукам, его мускулистому телу, со всей силы прижавшего меня к стене — не могу.
— Считай, нашла. Тебя и отымею, сладенькая, — ведёт он языком по щеке, сдавливая мою шею пятернёй так, что мне становится трудно дышать.
— Убери лапы, урод! — хриплю я и иду я на всякие безрезультатные ухищрения, чтобы освободиться.
Стараюсь его пнуть. Наступить каблуком на ногу. Но справиться с возбуждённым пьяным мужиком можно только в теоретическом курсе «Как противостоять насилию», который я в этом теле не прошла. А потому оно, моё бедное юное тело, вдруг такое маленькое и беззащитное в его ручищах, просто застывает от ужаса, когда он ещё сильнее стискивает мою хрупкую, резко ставшую просто неправдоподобно тонкой шею, и лезет под юбку.
— Убери лапы, сказала, — задыхаюсь я. И со всей силы вцепляюсь в его руку ногтями, пытаясь оторвать от себя. И больше всего боюсь, что в попытках порвать, содрать с меня «800 DEN с начёсом» одной рукой, он не рассчитает и просто переломит мне шею — так давит он в то место, где у мужиков кадык. А у меня там что? Щитовидная железа?
Господи! Лучше не спрашивай меня о чём я подумала в последний момент перед смертью. Тебе точно не понравится, как я порадовалась, что надела эти колготки.
— Да пошёл ты! — хриплю, делая судорожный вздох, чтобы оказать последнюю отчаянную попытку сопротивления, когда неведомая мне сила отшвыривает этого чёртова мудака в сторону, а потом — на пол одним точным мощным ударом.