— Думаешь, она мне ещё понадобится? — гаденько усмехается и скользит руками ниже, ниже, ниже.
Да ладно! Так ты, оказывается, всё умеешь?
— Не знаю, как говорят в вашем мире, в нашем это звучит: не бери грех на душу, — смотрю я в его глаза. Блядские, зелёные, бесстыжие. И, кажется, окончательно погибаю. Иду ко дну как негордый Варяг. — Так не бери грех на душу, мой король.
— В нашем говорят: когда замолчит Говорящий мост, или, когда оживёт Мёртвый лес, что значит «никогда», — наклоняется к моему лицу, когда руки его останавливаются на Катькиных ягодицах, как раз на моих чёрных танго под плотной тканью платья. — Никогда не называй меня «мой король».
— Да, — шепчу я в его приоткрытые губы, — мой король.
Он резко отпускает меня и рывком открывает дверь.
— Проводите Её Милость в её покои, — выходит он и на ходу, не оборачиваясь, поднимает руку. — И кстати, это называется «трусы».
Глава 16
Я посчитала: я знаю тридцать два синонима слова «звездец», включая его первоначальную, исконную форму.
Нет, не то чтобы мне нечем заняться, но, чем я ни занимаюсь, в голове крутятся все тридцать два слова, как зубы на профилактическом осмотре у стоматолога, по очереди.
Финиш, каюк, хана, крышка, амба. Именно таким теперь стало моё мироощущение. Но не это заточение, не произошедшее беспокоит меня. С этим я разберусь. Разгребать конюшни, Авгиевы они, или Георгиевы, или называются Канцелярская компания «МКиК» («Мир Канцтоваров и Книг», если кто не догадался», — как любил пояснять наш директор) — всё одно разгребать.
А многогранно и на букву «П» звучит теперь моё отношение к тому, что этот чёртов Георг, мать его, Пятый встал у меня где-то между горлом и желудком, опасно сдвигаясь к левому краю от центра груди и отдавая рикошетом в низ живота.
И это просто «северный лисица» какой-то. Просто «песец». Мне ж это никак нельзя влюбляться-то. И спать с ним нельзя. Я тут пассажир, турист, транзитом. А руссо туристо облико морале. И вообще Гошик чужой муж, Катькин. Мне нельзя!
Но ведь иначе к нему не подберёшься. Не раскроется, не признается, не позволит себе помочь. А может, я здесь именно поэтому? Может, Катька всё это устроила или даже сама богиня Наль, чтобы я ему помогла? Ладно, знаю, гоню. Пить надо меньше, тогда и не влипла бы… может. А может, был всё же у вселенной на меня какой-то план?
И руки его на моей заднице не дают покоя, чего уж таить. Даже несмотря на то, что «высадка десанта в девственных лесах Камбоджи» прошла неудачно. И ведь руки те я сама спровоцировала. А как иначе заполучить его доверие, непокорного такого, скрытного? Умирает молча. Страдает молча. Даже с Бартом не делится.
Я знаю только один метод. Да что там! Их есть у меня, этот обычный дедовский способ. Мы без пыток. По старинке. Через секс. Хороший, правильный, качественный секс.
Сколько я знаю синонимов к слову «секс» я считать не стала, потому что, блин, как его не назови, а я ж теперь не могу. Объездить бы этого несносного брыкающегося жеребца. И не могу. Потому что секс — он решает всё. А он любит Катьку. И я здесь ненадолго… и снова по кругу.
В общем, портной приходит под очередной «полный звездец», которыми под завязку набита моя башка.
Уходит, правда, под «засунуть кобыле под хвост». Но туда я посоветовала отправить образцы его тканей. Всё колючее, недышащее, с люрексом. Ну, честное слово, в каком махровом году был моден этот люрекс? И кто носит в таком климате парчу? Сам же мне сказал: «В нашей Стране Вечного Лета тёплое не в чести». И тут же давай мне подсовывать какую-то мундирную ткань, которую феи, наверно, ещё во время Первой мировой спёрли. В общем, я потребовала новую модистку. Пофиг, пусть хоть саму Марию Лопес выписывают с её швейной машинкой. Взопрею я тут в их кремпленах ходить. Трусов понашить они не могут, а мне голой жопой в эту крапиву садиться, спасибо.
Местный святоша по имени брат Август («С ударением на второй слог», — поясняет он, как-то подозрительно зыркая по сторонам) для исповеди и наставлений является под моё почти библейское «апокалипсец»: и как синоним надвигающейся катастрофы, и как моё отношение к его наставлениям: «чего ж по больному-то?»
Потому что, уткнувшись из вежливости в книжечку, учит он меня смирению и призывает к исполнению супружеских обязанностей относиться добросовестно, желания мужа уважать и проявлять благосклонность.
«Да я всеми ногами «за», батюшка. Только вы это мужу Катькиному скажите!» — скриплю я зубами, но молчу. И так этот бледный, измождённый то ли постом, то ли постоянным несварением из-за того поста молодой священник не в меру часто поглядывает в бумагу, забытую феем. И ведь тому фею как раз и достанется, если святоше что-то покажется подозрительным.