Бумагу я, конечно, невзначай сталкиваю локтем, и она ложится ровнёхонько под мой стул в недосягаемости от водянистых глазок Августина. А вот что делать с исповедью?
В общем, не желая расстраивать Святую Церковь своей непогрешимостью, честно сознаюсь, что грешна:
— Посещают меня порой нечестивые мысли, — смиренно склоняю голову, — мужу возразить или к исполнению супружеских обязанностей подойти как-то безответственно, — каюсь я как на духу невозмутимому Августу. — Но я обещаю изгонять из мыслей эти богопротивные думы.
— Мысли ваши, миледи, и правда, не богоугодные, — поддерживает меня святоша постным бесцветным голосом. — Ибо нет ничего важнее для жены, как быть мужу и опорой, и отрадой. И продолжить его род — ваша святая обязанность. Надеюсь, вы обуздаете ваши сомнения. Ибо наследник важен не только для Его Величества, но и для всей страны. И да святые Ог и Орт вам в помощь!
С этими словами он вручает мне иконку по случаю моей женитьбы и откланивается. И ты ж смотри как загнул, зараза! Это ж на мне теперь чуть не вся эта средневековая тирания что ли держится? Вынь им наследника да положь! А эта Катька где-то по другим цивилизациям гоняет. Я за неё отдувайся. Наследника делай.
«В общем, ничего не знаю, Пятый мой Георг, я тут уже вашим богам наобещала. Быть тебе отчебураханным сам Ог велел. Теперь не отвертишься».
Нет, исповедь всё же сила. Даже вздыхаю с облегчением. Что я правда, как в первый раз. Как не Красная шапочка. Я же лес знаю, секс люблю, чего мне тут бояться? Ну а с чувствами своими уж справлюсь как-нибудь. Пусть любит свою Катьку, не претендую. Оно мне может ещё и не понравится, чего я раньше времени разволновалась.
— Фелисия, — водружаю я на каминную полку иконку, на которой братья-боги традиционно смотрят в разные стороны. Явный новодел: ни девочки, ни свечения, ни рыжины. — Ты не могла бы попросить у брата Августа какие-нибудь книги по теологии, библию, не знаю откуда берут тут все эти знания про богов.
Надо разбираться потихоньку что тут у них к чему.
— Конечно, миледи, — кланяется эта шпионка. И я её не виню, что поделилась своими подозрениями с королём — работа такая. — Я попрошу. Там после миледи Аурелии кое-какие книги, возможно, остались. Она в отличие от вас, очень набожная была.
— А Катарина выходит: ни в Ога, ни в Орта?
— Она из-за этого с миледи Аурелией много ссорились. Простите, миледи, но к Вам Его Величество, — откланивается она.
«Что? Как? Уже?» — поворачиваюсь я вслед поспешно удаляющейся камеристке. Вот это боги у них от своих обязанностей не отлынивают, я понимаю. Не успела благословения попросить и вот он, свеж как огурчик, уже стоит. Ждёт. Подпирает плечом косяк.
В общем, почти иностранными словами «екылдык» и «кабздец» я встречаю появление Его Статусности, потому что сердечко моё при его виде таки ёкает. Ещё как ёкает. А время как я понимаю, как раз для послеобеденной «летописи».
— Все прочь! — приказывает Его Решительность.
Определённо это звучит как прелюдия.
Торопливым шарканьем разбегаются служанки. Тяжёлой поступью покидает свой пост охрана. А Георг Ясно Солнышко терпеливо ждёт, когда мы останемся одни, а потом только закрывает дверь.
— Если ты начнёшь с того, что я твоя жена…
— Ты не моя жена, — усмехается он и, пройдя всю комнату, закрывает окно на шпингалет и даже задвигает шторы.
— Ага, понимаю. Будем соблюдать формальности. В картишки перекинемся? Или может партеечку в шашки? В Чапаева?
— К сожалению, не знаю о чём ты говоришь, — снимает он свой медальон, или что он там носит на груди, с «пёсиком». Снимает, не торопясь, кожаный жилет. Бряцает перевязь с каким-то оружием. Рубашка им тоже невозмутимо вытаскивается из штанов и расстёгивается. — Но если ты думаешь, что я рыцарь, то сильно ошибаешься. Если надеешься, что буду терпеливо сносить твои выходки и не притронусь к тебе, потому что ты не моя жена, то ошибаешься ещё сильнее.
Да? А просто намекнуть девушке: «Люблю. Куплю. Полетим» ему религия не позволяет? «Хочу тебя» сказать, ну так, если по-пацански. Признаться, в конце концов, что ширинка у него от одного взгляда на меня шалашом? Потому что она, блин, шалашом.
Прошлый раз хоть какой-то обоснуй был: сын ему нужен. Всё? Аргументы закончились? Теперь просто: буду драть, как козу и не колышет. И что мне дальше: лечь, подол на лицо и ноги раздвинуть? «Только я ж тебе не Катька», — упираю руки в бока. Да и толку ему что-то говорить.