А потом, когда, осушив его до дна она вытирает ладошкой губы, перехожу к основному вопросу.
— Как же ты оказалась здесь? — ничего не глушит это чёртово слабенькое пойло. Сейчас бы водки. Блин, дайте водки!
— Он забрал меня, — упрямо называет она Георга «Он».
— Спасибо, что разрешила остаться, — и быстрее, чем я успеваю остановить, она, зараза, бухается на колени.
— Да встань ты, дура! — тяну я её вверх, хоть она и сопротивляется, собираясь непременно расцеловать мои тапки. — Совсем ополоумели в своём средневековье. Сядь! — почти впихиваю её на стул. Наливаю ещё вина. И иду открывать дверь, в которую опять робко стучат.
— Ужин, миледи, — стоит, потупив глаза, уже знакомая Лорна.
— У тебя вот тут, — показывает Марго на мою щёку, пока служанки таскают на стол еду, и лезет в свою сумочку на поясе, чтобы протянуть мне зеркальце.
«Вот же гад!» — офигев от увиденного, разглядываю я лицо. Я тут служанками пытаюсь повелевать, а он меня, оказывается, помадой «под хохлому» расписал. И ведь не поленился же, сволочь: накрасил губы и понаставил отпечатков. На лбу, на щеках, на шее. Даже на руках. — Погоди-ка, — возвращаю ей зеркало. — У тебя кстати тоже, тушь, — показываю ей где и убегаю в ванную.
И не только на руках! В тусклом свете зажжённых свечей стираю полотенцем всё видное, что так щедро «нацеловал» Его Коварное Величество. Остальное, что под платьем, пусть сам устраняет. Во сколько там у нас время вечерней летописи? В девять? В десять?
Выхожу из ванной как раз, когда служанки оставляют нас одних.
— Я могу быть твоей камеристкой, — снова норовит сползти на пол Марго, когда я сажусь напротив неё на стул, но тут уж я во всеоружии, пресекаю это сразу. — Пожалуйста, Катарина! Только не отправляй меня на кухню. Пожалуйста! Я могу помогать тебе с одеждой. С причёской. Могу мыть ноги на ночь. Курей щипать — не могу, — брезгливо кривится она.
— А свечку держать можешь? — усмехаюсь я.
— Могу, — охотно подскакивает Марго. Недолго думая, хватает подсвечник и становится у стола. — Так?
— Ага, — сокрушённо рассматриваю я её рассыпавшиеся по голым плечам тёмные волосы и рвение, с которым она прижимает к себе тяжеленный канделябр. А вроде не блондинка. — Немного не здесь и не сейчас, но сойдёт, — отбираю у неё подсвечник, снова усаживаю на стул, пододвигаю тарелку, наливаю вина. — Пей, дурища! Да закусывай!
— Хорошо, что тётка уже умерла, она бы не перенесла такой позор, — обжигается она чем-то вроде тушёной капусты, подталкивая её на вилку хлебушком. Изголодалась от таких переживаний за день девка. А мне что-то и кусок в глотку не лезет.
Видеть её не могу, ведь сразу картинки рисуются одна другой краше: как она с Гошиком. И с другой стороны вроде не виноватая она.
Вроде хорошо бы иметь её рядом: знает, как там в высшем свете себя ведут, кто есть кто. И каждый день душу рвать.
Сплавить бы на кухню с глаз долой. Но ведь тот, что её прислал, не просто так пошёл «на уступки». Просили — распишитесь? Ведь уверен, что меня на ревность будет пробивать. Или намеренно будет с нами обеими по очереди «в платочек»? У них же тут королю фаворитку иметь дело, наверно, обыденное. Да не одну. Только что ж он себе какую-то шалаву-то нашёл? В детстве не научили всякую грязь домой не таскать?
— И много вас там таких высокородных в тех борделях?
— Не много, — пожимает Марго плечами, жуя свою капусту, — но есть. В основном те, кому с замужеством не повезло, как мне.
«Не-не-не, — я только что рукой не загораживаюсь. — Нафик! Мне подробности без надобности. Я не Жанна Д’Арк, в ваши заморочки с законами и порядками лезть. Мне бы со своими баранами, местными, одним, разобраться. А революции это вы потом, пожалуйста, без меня».
— А здесь ты давно? — с удивлением замечаю часы, которые мне поставили на каминную полку. Вот время бежит! Как бы уже Георгиус Победоносец не заявился наследника делать, пока мы тут девочками пьянствуем. И, кстати, какого ж Орта я пью, раз у меня миссия детородная? Вот же блин, засада!
— Год, — вытирает рот кружевной салфеткой Маргарита.
— Значит, год, — типа нюхаю я новое вино, что притащили служанки, но на самом деле прикрываюсь от неё бокалом.
Охренеть! Год! Мне хватило дня и уже гормоны шалят. А она за год в Него поди в хлам, по гланды, по уши влюблённая. И даже не знаю, что чувствовать. Вроде и придушить хочется её, гадину, чтобы на Гошика рот не разевала. И такая тоска, что хоть волком вой. Мы же с ней, считай, в одинаковом положении: и она без права на прописку, и я никто и звать меня никак. И ведь девка красивая — закачаешься, и так по жизни не повезло.