— Сядь! — захлопнув дверь, показывает Его Спесивость на кровать.
Поверх белой рубахи с широкими рукавами на нём приталенный жилет из мягкой рыжей кожи. На массивной цепи, украшенной камнями, большой медальон. Волосы мокрые, словно он только что из душа. Уже прогресс. И то, что сходу не расшнуровывает ширинку даёт слабую, но надежду.
Слушаю и повинуюсь, Ваша Нарядность! Сажусь поближе к подушке.
Я, конечно, и не рассчитывала, что он пристроится на краешек. Но он, зараза, садится так близко, что наши ноги соприкасаются. И единственное о чём я теперь думаю, что мне не с руки. Король справа и тапки справа. И надо как-нибудь развернуться, отклониться, прилечь что ли, прикинувшись разомлевшей, но дать себе простор для замаха.
— Катарина, ты моя жена.
— Так точно, Ваше Величество, — с трудом сдерживаюсь я, чтобы не спросить: «Да, неужели?»
Неужели, Его Очевидность пришёл поговорить? Новой информации, правда, за две последних минуты не поступило, но послушаем что будет дальше. Выглядит Его Суровость не особо виноватым. Разве что эти хмуро сдвинутые брови. И что же они значат?
— Я не могу не приходить в твои покои. Не могу избавить от этой участи, — мягко, успокаивающе обволакивает его бархатный голос. «Врёшь, гад, не возьмёшь!» — Знаю, как ты меня ненавидишь. Но ты смирилась, согласилась, — тяжёлый вздох вырывается из его груди. — Я не хочу делать тебе больно.
— Так не делай, ё-моё, — отклоняюсь я, не в силах промолчать. Только он ведь не каяться пришёл, говнюк. Не царское это дело прощения просить.
Смерив меня удивлённым взглядом, он лезет в карман.
— Я прошу тебя, — потягивает он пузырёк. — Принимай лекарство.
Ясно, Ваша Заботливость. Решил облегчить свои душевные страдания. Как стоматолог, которому с обезболиванием и зуб рвать проще. Ну, тем хуже для него — мне пальцы в рот не клади.
— А сертификат к нему прилагается? — кручу я в руках изящный флакончик из тёмного стекла. — Рецепт? Инструкция?
— Его сделал мой личный лекарь, — явно не понимает он на каком языке я говорю. — Он обещал, что ты ничего не будешь чувствовать. И это лучшее, что я могу тебе предложить.
— Как благородно! — хмыкаю я. Или это слово тоже не из его лексикона? — Что прямо ничего-ничего?
— У меня нет оснований ему не верить, — снова хмуро сдвигаются к переносице его брови.
— И ничего не можешь предложить, — возвращаю я ему флакон, — кроме этого сомнительного средства?
— Я. Твой. Муж, — свирепеет он прямо на глазах. То ли от того, что не понимает о чём я говорю, то ли просто его достало меня уговаривать. — Я сказал: пей!
Он встаёт. Я поспешно отклоняюсь к подушкам. Чёрт бы подрал эту огромную кровать! Где этот проклятый тапок?
— Ты — мой муж, я — твоя жена. Тот же хрен, только в левой руке, — наконец нащупываю я жёсткую резину. — Сам пей!
Ой! Твою же мать… мать, мать, мать… привычно повторяло эхо.
Георг Пятый Грозный поворачивается так медленно, что эхо в моей голове прозвучало раз сто. Но сомнение на его лице только придаёт мне безумной храбрости.
— Пей, пей, — одной рукой подталкиваю я флакончик, а сама отодвигаюсь подальше.
— Зачем?
— Обезболивающее-то? Надо, — невинно пожимаю плечами. Тебе оно сейчас очень понадобится. — Ты же сказал у тебя нет причин не доверять своему лекарю.
— Хм! — снова садится на кровать этот наивный грозный правитель. Открывает флакон и, запрокинув голову, выливает содержимое в рот.
Вот за что я люблю этих властных героев, так это за всё. Ни секунды на раздумья. Мужик сказал, мужик сделал.
— Ну как? — покрепче перехватываю я тапок.
— Редкая дрянь, — брезгливо вытирает он рот рукой.
— Не понравилось? — удобно ложится в руку суженая под пятку подошва. — А жене, значит, и так сойдёт? Жену можно и дрянью поить. А можно и без лекарства. Можно и без спроса. Пусть терпит?
— Катарина! Что ты себе…
— А вот что, сука! — тонут его последние слова в моём выкрике, когда со всей силы ударяю я его по лицу.
С громким шлепком впечатывается в щёку резиновая подошва. Голова короля дёргается в сторону. И пока он не успел опомнится, я успеваю ударить его ещё раз. И ещё. И неожиданно не встретив сопротивления, перехватываю своё орудие возмездия двумя руками и бью его по голове, по поднятым рукам, которыми он пытается закрываться, по всему, куда попадаю.
— Вот тебе! Вот тебе, скотина! — соскакиваю я с кровати на набрасываюсь на него с новой силой.
— Ортовы ягодицы! Катарина! Прекрати! — всё же пытается он меня образумить, но не тут-то было. У меня «мастер спорта» по выбиванию ковров. У меня медаль за заслуги перед отчеством по воспитанию мудаков.