Леонид Ленч
ЗАНОЗА
Рассказы
МЕДВЕЖЬИ РАССКАЗЫ
На мушку
(Рассказ рыболова)
Когда я приехал после окончания института в наш поселок электриков на работу, я был молод, безбород и настолько глуп, что даже сам не подозревал, каким богатством я обладаю. А выяснилось все так. Поселковый парикмахер, у которого я обычно брился, пошел на охоту, свалился с сопки и сломал себе ногу. Его увезли в больницу. А у нас на станции вышла из строя одна из турбин, и мы авралили три дня без отдыха и срока. В общем, десять дней я не брился, и из меня густо поперла жесткая и, к моему глубочайшему удивлению, до невозможности рыжая борода. Иду по поселку домой со станции, прикрываюсь рукой и мечтаю о том, с каким наслаждением я сейчас соскребу со своих щек эту рыжую неприличность.
И вдруг меня останавливает один знакомый, вернее, сосед. Посмотрел на меня и говорит:
— Слушай, парень, ты, я вижу, счастливчик. Бородища-то у тебя рыжая!
— Оказывается, рыжая! — отвечаю я ему с душевным сокрушением. — Поди, знай!.. Вот иду бриться!
— Да ты с ума сошел! Разве можно собственное счастье сбривать?! А хариусов на что будем ловить?! Второй такой бороды нет в поселке!
Хариус — это наша алтайская форель, дивная рыба сказочной красоты.
Хариус водится в чистых горных реках. Представьте себе живой стилет безукоризненно изящной формы. Цвет — благородное, чистое, без всяких примесей серебро. Силища — как у дикого коня: хариус прет всегда только против течения и со скоростью до 70 километров в час. Хороший скорый поезд!
И вот эта рыба-аристократ, рыба-мечта, рыба-недотрога почему-то лучше всего клюет на «жучка»… на дурацкую искусственную мушку с волосяными лапками, сделанную из вульгарных рыжих волосков от какой-нибудь задрипанной бороденки. Рыбьи вкусы неисповедимы!
Сейчас я снабжаю волосками из своей бороды своих друзей — любителей-рыболовов. Передо мной заискивают, наперебой приглашают меня в гости (что мне, холостяку, особенно приятно), ищут моего расположения.
Все это — во имя хариуса, ради хариуса и для хариуса!
…Как-то летним воскресным утром пошел я за хариусами на Гремянку — очаровательную горную речку, километров за двенадцать от поселка.
«Мушки» из волосков, выдранных из собственной бороды, были приготовлены мною еще в субботу. С изрядно поредевшей «барбароссой», но бодрый и полный надежд, в резиновых высоких сапогах, в соломенной шляпе от солнца, с рюкзаком за спиной и с удилищем на плече шагал я по горной тропке. Впереди рысцой бежала Клюшка — моя собака, маленькая криволапая дворняжка. Одно ухо торчком, другое — полувисит, хвост бубликом, масть белая, на продувной острой морде нелепое черное пятно, закрывающее левый, хитро поблескивающий Клюшкин глаз.
Клюшка бежала и непрерывно оглядывалась, проверяла — иду ли я следом. Она не верила своему счастью! Клюшка обожает дальние прогулки, но я не часто ее балую и обычно не беру ее с собой. Дело в том, что с ней всегда случаются разные неприятности: или она выгонит из норы ежа и наколет себе нос об его иглы, или свалится в какую-нибудь яму, из которой мне приходится ее вытаскивать, или ввяжется в драку с охотничьей собакой в лесу и, конечно, получит хорошую трепку. Какой-то четвероногий Епиходов, тридцать три собачьих несчастья!
Обычно я оставляю ее дома, и Клюшка долго скулит и жалобно воет, изнывая от обиды и огорчения. Но на этот раз я взял ее с собой, и собачонка всем своим существом от кончика уха (того, что торчком) до кончика хвоста (того, что бубликом) выражала почтительную благодарность своему хозяину за оказанную ей милость.
Мы благополучно дошли с Клюшкой до Гремянки, я выбрал на берегу подходящее местечко, с замиранием сердца сделал первый заброс — и течение понесло леску с моей «мушкой» навстречу предполагаемым хариусам. Второй заброс, третий, четвертый… Ах, какое это было изумительное летнее утро! Ворочая камни, несется, хохоча во все свое речное горло, неутомимая Гремянка, на противоположном высоком берегу чуть качаются под легким ветерком четкие вершины сосен и зеленые конусы сосредоточенно молчаливых елок, смолистый воздух так чист и так вкусен, что, кажется, ты не дышишь им, а пьешь его и пьешь, пьянея от дивной свежести, и никак не можешь напиться! Но главным было не покидавшее меня в то волшебное утро чувство слепой уверенности в том, что вот-вот сейчас, сию минуту в реке появятся хариусы!
И, действительно, они появились! В воде сверкнула серебряная живая молния, вторая, третья!.. Хариусы!
Прячась в тени от куста, напряженной до боли рукой осторожно делаю заброс, веду леску с «мушкой» им навстречу. Давайте, милые мои, хватайте! И вдруг раздается отчаянный Клюшкин не то визг, не то лай, и я чувствую, как моя собачонка тычется мне в ноги, словно хочет спрятаться.
Не отрывая взгляда от лески, делаю лягательное движение правой ногой и отбрасываю от себя проклятую Клюшку. Но она снова не то визжит, не то лает и снова тычется в мои ноги. Оборачиваюсь и — о боги! — вижу в пятидесяти шагах от себя, не больше, здоровенного медведя. Опершись одной передней лапой на пень, вторую держа на весу, зверь внимательно смотрит на меня, словно ждет — поймает хариуса этот чудак в шляпе или не поймает?
Я чувствую, как моя рыжая борода от неожиданности и от страха встает дыбом, и… роняю в воду удочку! Недовольно рявкнув, словно выругавшись, медведь, тяжело переваливаясь, не спеша скрывается в лесу. Это происходит в одно мгновение!
Обернувшись лицом к Гремянке, я вижу уносящуюся по течению мою удочку. И те же серебряные молнии в воде… И торжествующую морду Клюшки, на которой написано: «А ты еще не хотел брать меня с собой!»
Пришлось не солоно хлебавши тут же отправиться домой. И опять Клюшка бежала впереди и непрерывно оглядывалась. Видно было, что она считает себя героиней дня и моей спасительницей. А меня грызла досада: такой был ход хариуса, и все пошло — извините — в буквальном смысле слова псу под хвост! Но потом я тронул себя за бороду и подумал: «Ничего, была бы борода на месте, а хариусы будут».
Я подозвал Клюшку, погладил ее (надо же было отметить ее собачью бдительность!), и мы с моей верной собакой бодро зашагали по знакомой тропке домой.
Братья по духу
(Рассказ пасечника)
— С чего у меня вся эта междаметия произошла? С того, что старуха моя взбрыкнула! Да так взбрыкнула, что ни подойти, ни подъехать! «Надоело мне, — кричит, — с тобой, со старым хрычом, в этакой глуше куковать! Какой ты к черту, — кричит, — законный супруг, если не способен свою супругу, прогрысистую женщину, на худой конец даму, обеспечить полным культурным удовольствием! Я, — кричит, — по телевизору соскучилась, у меня, — кричит, — складывается такое впечатление, что кино я в последний раз в прошлом веке смотрела! Поеду к дочке, погощу хоть у нее, внучку потетешкаю, понянчу! Завтра же, — кричит, — отправляй меня, а сам живи тут как знаешь со своими пчелками, пропади они пропадом, твои божьи работнички, прости меня, господи, грешную!»
При этом бегает по избе, как очумелая, одной рукой платьишки свои в чемодан запихивает, другой — мне грозит. А когда я к ей подступаю, чтобы ее укоротить, этой же грозящей рукой фигу мне показывает. «Ну, — думаю, — если я эту даму скаженную завтра же не отправлю к дочке (дочка, между прочим, не моя, от первого мужа, я сам вдовец, и она вдова, на том и сошлись) — такая пойдет у нас грызь, что останутся от моего довольно еще крепкого организма одни белые косточки!»
— Ладно, — говорю, — не дури, поезжай, мне самому хочется отдохнуть от тебя, пожить одному в полное свое природное удовольствие.