Ну, это звучало разумно. Это ведь я знала, что не способна на подлость, но барин имел все права сомневаться во мне. И всё же он был неоправданно груб.
— Знаете, сначала я сомневалась, но теперь вижу, что ваша невеста и вы — отличная пара.
— Что вы хотите этим сказать? — остановился он на светофоре.
— Ей тоже слегка поджимает корона, — пожала плечами я.
Он ничего не ответил — только прибавил газу, когда загорелся зелёный — видимо, хотел поскорее от меня избавиться, но я и не против. Возле нужного мне подъезда барин остановился, и я уже взялась было за ручку, но он неожиданно снова подал голос.
— Я прошу прощения, если Инга наговорила лишнего в свой прошлый визит. Иногда она бывает слегка… прямолинейной, но не принимайте её слова всерьёз. Я уже поговорил с ней и объяснил, что её вся эта ситуация не касается, так что, думаю, она больше не будет вас беспокоить.
«А за своё поведение не хотите извиниться?» — почти слетел вопрос с языка, но я вовремя его прикусила. Было видно, что для него и такое сказать — уже подвиг… И вообще, он назвал её прямолинейной, как будто Барби в тот день сказала что-то правильное в грубой форме, но она не была права, так что я бы применила к ней другое слово, но ругаться под конец дня не хотелось.
Что-то мне подсказывало, что у нас ещё будет немало поводов для ругани.
Свою сумку с пожитками я собрала сразу же, как только вошла в квартиру, чтобы утром поехать с ними в универ, а оттуда прямиком на новое место жительства. Близняшки для вида повозмущались, что я их оставляю, но были рады, что мне так повезло и с работой, и с начальницей. Одногруппники в сторону сумки косились, правда, так ничего и не спросили, потому что их это не касалось совершенно. А я думала только о том, что теперь, когда я переезжала в большой дом, барин будет реже мельтешить перед глазами: о его бабушке ведь есть, кому позаботиться.
До нового места жительства добралась без приключений. В доме меня встретила Марина Викторовна и отвела в крыло, где жила Валентина Игнатьевна; дверь моей новой комнаты оказалась не так далеко от двери хозяйки, что выглядело целесообразным, но об этом я размышляла второстепенно, потому что… Я, чёрт возьми, теперь буду жить в музее с произведениями искусства! Вся мебель выполнена в одном стиле — с витиеватыми узорами и на изогнутых ножках; зеркало на стене в полный рост в золочёной раме напоминало портал в другой мир, но даже без него я ощущала себя так, будто попала на другую планету, что, по сути, было не так уж далеко от истины.
Богатые в каком-то собственном, параллельном мире живут.
И да, я посреди всего этого великолепия казалась не к месту, портила весь вид в своих джинсах и водолазке, но ведь я и не собиралась работать здесь вечно.
После того, как я разложила свои немногочисленные вещи по полкам, Валентина Игнатьевна велела не показываться ей на глаза, пока не пообедаю. Дядя Сергей снова постарался на славу, и во время еды развлекал меня разными историями из своей трудовой практики в этом доме. Вопреки всему на душе было тихо и спокойно, хотя обычно в чужом доме я чувствую себя неуютно, даже у тёти Светы несколько дней не могла нормально спать, а ведь она мне не чужая — сестра матери, как-никак.
После обеда Валентина Игнатьевна попросила помочь ей выбрать наряд для благотворительного вечера, на который ей прислали приглашение; пока она перемеривала свой гардероб, у меня появилась возможность оценить её тонкий вкус в одежде, потому что, несмотря на всю строгость её нарядов, они были очень элегантными и подчёркивали все её достоинства. Вот она надела твидовый брючный костюм — очевидно, это её любимый стиль среди тканей, — и в моей голове настырно всплыл образ Гуся. Как бы сильно ни был мне неприятен, надо признать, что в деловом костюме он выглядел на все двести и производил неизгладимое впечатление. Жаль, что с чувством такта у него такие проблемы…
Вечер мы с хозяйкой провели за беседой; она рассказала о годах своей юности, о дочери — матери барина, — и о том, через что ей пришлось пройти. С каждым новым предложением я всё больше восхищалась силой этой женщины, которая при всём этом сумела сохранить в себе человечность и остаться такой искренней и сопереживающей. В голове снова проскользнула параллель с её внуком, который пошёл по другой дорожке, но все мы разные и справляемся с болью и утратами по-своему, хотя я его ни в коем случае не оправдывала.
Ближе к девяти вечера, когда Валентина Игнатьевна переместилась в свою гостиную на втором этаже — туда, где проводила со мной собеседование, — я сумела уговорить её расслабиться и забыть на некоторое время о том, что она леди. Переодевшись в пижамы, мы устроили себе киносеанс; чёрно-белый фильм, тарелки с пончиками и подсушенными тостами — атмосфера, да и только. К несчастью, кто-то наверху, видимо, решил, что нам слишком весело, потому что в тот момент, когда Душечка, напившись бурбона, делилась с Джозефиной и Дафной планом выйти замуж за миллионера (отсылка к фильму «В джазе только девушки»), дверь в гостиную распахнулась, и на пороге показался барин в компании Барби. Сегодня он был одет иначе: вместо вечного делового костюма — вязаный свитер кофейного цвета и светлые джинсы, и, должна признаться, этот образ шёл ему ещё больше. Барби была затянута в узкие белые брюки и мягкий свитер цвета пудры, спущенный на одно плечо; тёмные волосы, которые, как я знаю, обычно распущены, сегодня собраны в небрежный пучок на затылке, а длинные серьги подчёркивали её лебединую шею.