Меньшиков не замечал хмурых взглядов, которые она бросала на него, или делал вид, что не понимает её раздражения. Посмеивался про себя: ведь на этот раз Лика чувствовала себя, как рыба на раскаленной сковороде, а двусмысленность положения, ибо на неё не обращали внимания, больно ранило её напыщенное самолюбие.
Распаковав вещи, Алёна вышла на палубу, её манило и, как магнитом, притягивало море, величественное, без конца и без края. Морской воздух опьянял, и, казалось, заполнял каждую клеточку тела; она вздохнула всей грудью, так хорошо не было уже давно. И если бы не присутствие на корабле соперницы, было бы ещё лучше, но Лика не могла испариться, она мирно беседовала с Людмилой.
- Присоединяйся к нам! - помахала Алёне Людмила, приглашая включиться в разговор.
Деваться некуда, раз заметили, надо делать вид, что компания устраивает всех, а особенно её, Алёну.
- Людмила Фёдоровна, почему пресса до сих пор молчала, что у Вас есть дочь? В Ваших интервью Вы не разу о ней не упомянули. На сколько мне известно, все звёздные личности: Алла Борисовна, Боярский, Валерия, да все, у кого дети, стараются показать их всему свету, проталкивают на сцену, в кино. У Пьехи вон вся семья поёт: и дочь, и внуки.
- Я с тобой не согласна, независимо от того, из звёздной семьи ребёнок или нет, он в жизни обязательно пробьётся, если конечно обладает талантом. Зрителя не обманешь, он всё равно почувствует фальшь, и никакие знаменитые родители не помогут. Тут или пан, или пропал, третьего не дано. А почему ты решила, что Алёна моя дочь, кажется, я этого не говорила.
- Вот-вот, это секрет для всего человечества или ход для поддержания имиджа? Ведь очевидно то, что Вы пытаетесь скрыть: вы похожи, как две капли воды, с той лишь разницей, что одна, старше другой, - не унималась Лика. Разгадать тайну, которая для всех была за семью печатями, хотелось страшно, да и обыкновенное женское любопытство не давало покоя. Людмила удивлённо смотрела на Лику. Мысль представить всем Алёну как дочь не приходила ей в голову, но могла решить многие проблемы девушки. И прежде, чем Алёна собралась решительно опротестовать нелепые домыслы, заговорила сама:
- Я никогда не делала из этого тайны, просто оберегала свою дочь от слишком назойливых и любопытных людей, у девочки своя жизнь, так зачем кому бы то ни было влезать в неё. Она носит фамилию отца, а не мою. И ещё: что касается отца Алёны, то его нет в живых, поэтому теперь не имеет значения, кто он. Я полностью удовлетворила твоё любопытство, или тебя интересует что-нибудь ещё? - и, помолчав лишь секунду, добавила, - дочь выросла, и я намерена всему свету, как ты выразилась, поведать о ней, она это, поверь, заслужила.
Алёна с обожанием смотрела на старшую подругу, которая так изящно скрыла её настоящую фамилию, и кем она на самом деле является. Как бы ей хотелось иметь такую чуткую, всё понимающую мать!
Лику умело, со знанием дела, поставили на место. И, чтобы не выглядеть смешной в глазах ненавистной соперницы, ей ничего не оставалось, как только извиниться за своё любопытство.
Три дня яхта плыла в открытом море, и все это время Алёна чувствовала на себе пристальный взгляд Андрея. Он как будто спрашивал: - Кто ты? - но удовлетворить своё любопытство был не в состоянии: она старалась не оставаться с ним наедине. Друзья повсюду сопровождали её, и поговорить начистоту можно было только, если сломать дверь её каюты. Но это противоречило всем законам гостеприимства, да и нахалом выглядеть тоже не хотелось.
Алёне не спалось, она поднялась на палубу подышать морским воздухом. Яхта, легко покачиваясь, скользила по волнам, а красавица-луна, выныривая из облаков, была единственным молчаливым спутником её невесёлых мыслей.
Андрей сидел в тени рубки и, боясь вздохом выдать свое присутствие, наблюдал за девушкой. Как она была прекрасна! Ветер трепал её волосы, и они переливались в лунном свете, на губах играла таинственная улыбка. Как ему хотелось прочитать её мысли, узнать, что творится в этой красивой головке. Она была подобна русалке, выплывшей из морской пучины, а всем известно, что русалка не доступна для любви смертного, и тому, кто с ней повстречается, не видать спокойствия до конца своих дней, сердце будет разбито. Ему же больше жизни хотелось, чтоб эта сирена с глазами цвета изумрудного моря полюбила его, растворилась не в морской пучине, а в его горячих объятиях. Мечтал насладиться её губами, вдохнуть аромат прекрасного тела, ощутить прикосновения нежных пальчиков на своей коже, и заставить её дрожать от желания. От таких мыслей жар в его теле разрастался, и мужское естество, как он ни сдерживался, конкретно заявило о своей потребности.