МОНТЁР. Дак пионеров-жеть отменили?
ДЯДЬКА. Кто отменял? Вы? Я не отменял! Я был пионер и останусь! Смешно? Смейтесь, вам всё смешно, вы всё обсмеяли!
МОНТЁР. Я не в курсе вопроса, не могу посмотреть в окно, у меня руки связаны.
ДЯДЬКА. Да я вас подниму, покажу, посмотрите, посмотрите!
МОНТЁР. А у вас окна мешками забиты…
ДЯДЬКА. Поверьте на слово, что тут, у меня у дома, были деревья, была такая площадка, эстрадка крохотная, там выступали агитбригады, детские театральные коллективы! Нет, всё это помешало, решили всё сбить, разбить! Надо строить овощегноилище, потому как рядом — рынок и требуется! Да сдохли бы вы со своим рынком!
МОНТЁР. Я?
ДЯДЬКА. И вы тоже! Я беру заложника, а они должны прекратить! Я сам садил эти деревья, вот, у меня фотографии: мы садим деревья, посмотрите, они были черно-белые, а я занимался в детстве цветной фотографией, это было очень сложно в те годы, с химикатами, посмотрите, вот, фотографии, я сам раскрасил их, они цветные, видите, тут всё цветное, понимаете? (Плачет, трясёт перед носом парня фотографией.) Я был пионером, садил их, выступал с агитбригадой “Мастерок” на сцене зелёного театра! Мама и папа сидели в зале, смотрели на меня! А они решили зачеркнуть моё?! Да, с ума сошёл, старый козёл! Но! Что мы сажаем, сажая леса, лес и бумагу, и стол, и дрова — или как там это, забыл, понимаете?! Но я убью вас, я вас убью, я вас всех убью, раздавлю, растопчу, о!!! Пока не лезли в мой маленький мирок, я разрешал им, пусть, да, но как только они полезли валенками в моё, о, они не знают меня! — я беспощаден, я разъярён, как маленький зверёк, хорёк, когда его разозлят, это я, да, я вонючий хорёк, но не допущу, не разрешу, не сметь, не сметь!!! (Плачет.)
МОНТЁР. Ага. (Дёргает ногами, руками.)
ДЯДЬКА. Ага! Чего агакаете?! Такое же дурило: тужурка-мужурка, квартира-робёнок! Новое поколение! (Ходит по комнате, машет руками.) Овощехранилище! На месте маленького фонтанчика крыс разведут! А был парк, парк, парк! Была жизнь! Для вас всё — с начала, ровное поле, нет ничего, давить всех! Но до вас ещё жил кто-то, кому не надо мешать, понимаете? Пусть он доживёт спокойно, а потом идите! Всё было другое, тихое, спокойное, но вдруг они — ездят, кричат, орут, продают, торгуют, строят, наглеют, откуда вы? Ведь всё было не так, откуда все эти люди, они с Луны прилетели, с Марса, откуда они, их не было всех этих, откуда, дайте мне автомат, я пойду, я их всех перестреляю!!!!
МОНТЁР. Да не надо никого, не плачьте…
ДЯДЬКА. Молчать! Сейчас, сейчас приедет тэвэ, ментовки, воронки, я буду отстреливаться от них, прикрываясь вашим телом!
МОНТЁР. А моим-то зачем? Не надо отстреливаться! Вы звоните, это, как евон, правда, посерьёзнее им скажите — так мол и так мол, пусть приезжают, а то руки занемели, а вы нервный, стрелянёте, а я чего-то помирать расхотел…
ДЯДЬКА. (Плачет.) Я ходил, дрался с ними, с теми, которые строят! Они мне под глаз дали! Фингал вот! На работу не могу с ним идти! Я во дворце пионеров, ах, простите — школьников! — руководитель кружка друзей любителей природы…
МОНТЁР. Это вы вышивкой там, короче — вязанием и таким, это, как евон, да?
ДЯДЬКА. Молчать, вязанием! Сам ты вязанием! Гербарии собираем!
МОНТЁР. Вы звоните, звоните!
ДЯДЬКА. Молчать! Диктует! Мне решать! (Бормочет.) Пусть думают — я дурак, да, я дурак, я невседома, пусть, вам не нравится, мне — плевать! (Молчит.) Видите? Я рассказал что-то важное, личное, я — рыдаю, а у вас глаза не завлажнели! И после этого вы будете говорить, что вы не с Луны, что вы — люди?!
МОНТЁР. (Молчит.) А чего мои глаза должны, это, как евон, влажнеть?
ДЯДЬКА. Хватит! Раз не понимаете — не поймёте никогда! (Выдохнул. Набирает номер телефона.) Кричите! Ну?! (Парень орёт на одной ноте.) Милиция? Дайте мне главного начальника вашего! Главного милиционера! (Прикрыл трубку ладонью, парню.) Да тихо! (В трубку.) Вы? Неправда. Начальники не сидят на телефоне. Ну и что, демократия, вы все в народ пошли, но не до такой же степени вы разошлись, нет? Я говорю — вы не начальник! А другой! Хорошо. Вы записываете всё на плёнку? Записывайте! Итак, я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать. Фамилия моя — не скажу как. Итак, я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать, взял в заложники телефонного монтёра! Зачем я взял — объясняю. Я взял затем, чтобы вы там всё взяли бы и прекратили бы, то, что я требую сделать! Если не прекратите, я монтёра вот этого вашего… (Достал бумажку, надел очки, читает:) Хлопну, кокну, зарежу, пристрелю, убью, кончу, укокошу, шлёпну, в расход пущу, порешу, расстреляю, пришибу, пришью, ухлопаю, тюкну, чикну, уложу, прикончу, пристукну, угроблю, укокаю, запендерю ему прямо в сердце! Ясно?! (Положил трубку, молчит.) Сказал: опохмелись с монтёром. Я в “ноль один”.
МОНТЁР. (Кашлянул.) Телефон полиции — “Сто-девять”.
ДЯДЬКА. А?
МОНТЁР. Кино такое: “Телефон полиции — “Сто девять”. Или “Сто десять”.
ДЯДЬКА. А?
МОНТЁР. Я говорю, может, “сто девять” набрать, тогда поможет?
ДЯДЬКА. (Набрал номер, послушал, положил трубку.) Женский голос говорит: “Неправильно набран номер”. Почему надо “сто девять”-то звонить?
МОНТЁР. А в Америке, вроде, полицию, это, как евон, так вызывают.
ДЯДЬКА. (Молчит.) А мы в Америке?
МОНТЁР. Нет.
ДЯДЬКА. Вы мне в Америку предлагаете позвонить?
МОНТЁР. Я, это, как евон, не в курсе вопроса, просто так сказал, чтобы помочь вам, в таком плане.
ДЯДЬКА. “Я, это, как евон, в курсе вопроса”! Хватит огурцы во рту мусолить!
МОНТЁР. А я лежу вот. Кричать буду. Вы откуда таких слов нахватались?
ДЯДЬКА. Из словаря русского мата! Я не дурак! Я добьюсь! Молчать!
МОНТЁР. Молчать или кричать? Я не могу орать. У меня от ора от короедова уже в ушах стон стоит. Орёт, а спать надо, а утром телефоны ремонтировать, ризетки устанавливать. А голова трещит, провода подлиньше делаешь, а силы нету.
ДЯДЬКА. Молчать! Алло? Ноль один? Да, пожар. Я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать взял в заложники! Нет, не горит, но тут напротив пилят! Для костра, да! Не горит, но скоро загорит! Я в заложники! Как, не туда попал? Какая опохмелка?! (Молчит, положил трубку, ходит по комнате.) Плохо слышно. У меня в трубке уголёк слежался. (Набирает номер.) Ноль три? Я взял в заложники, отца семейства, у него ребёнок, маленький, ребёнок сиротой останется! Я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать, взял, да, чтобы вы выполнили! Если не приедете, я убью заложника моего! У заложника? Температура? Нормальная! Тогда и позвонить? Тогда и приедете? Я не шучу! Кто боевиков насмотрелся? (Кинул трубку.) Что они все сегодня пристали с этой опохмелкой!
МОНТЁР. Психбригаду хотели прислать?
ДЯДЬКА. Молчать! (Набирает номер.) Алло?! Я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать взял в заложники монтёра телефонных сетей! А если нет — начинаю стрелять! Считаю до трёх и начинаю стрелять! (Поднял пистолет в воздух, в трубку.) Сам опохмеляйся, алкаш!
Выстрел. Вся квартира заполнилась дымом. Пауза. Дядька сидит на полу, плачет.
МОНТЁР. (Шёпотом.) Называется: “Садись пять, завтра мамку приведёшь”, куда ж я попал, я ж только хотел ризетку, ризетку….
ДЯДЬКА. Молчать! (Стучит ногами по полу.) Заткнись, идиот! Зануда, разболтался! Молчать! Я вот помру, помру, я завещание написал, похороните в парке, возле памятника Павлику Морозову! У тополя, у яблони, а теперь?! (Рыдает.)