Нет, я не жалуюсь. Дополнительное время мы потратили очень плодотворно. Мы — это командиры подразделений Особой механизированной бригады. И позиции укрепили, и личный состав натаскали в знании матчасти, и сектора огня распределили, и схемы маневрирования составили и прогнали по ним «пешими по танковому» командиров и механиков-водителей боевых машин. И даже пристреляться по ориентирам успели.
Противник у нас будет серьёзный, это командование фронтом понимает, поэтому не оставило без подкреплений. В состав 13-й армии из Резерва главного командования передали 174-ю стрелковую дивизию, которую и направили к нам. Она заменила в Жупранах полк НКВД и вилейских курсантов, ставшие нашим резервом. И не только резервом. Полковник Мотовилов добился в штабе армии разрешение на включение курсантов Вилейского пехотного училища в состав сборного мотострелкового полка, укомплектованного теперь по полному штату.
Поддержали и артиллерией, придав нашей группировке 467-й корпусной артиллерийский полк, вооружённый 24 пушками А-19 калибром 122 мм и 12 гаубицами-пушками МЛ-20 калибром 152 мм. Новость просто прекрасная. И не только из-за того, что группировка усилилась столь мощными артсистемами. Снаряды от МЛ-20 используются в находящихся в моём подчинении самоходками СУ-152 и ИСУ-152, а от А-19 — самоходками ИСУ-122 и танками Т-10 танкового батальона нашего «старьёвщицкого» полка. Значит, ни у одного интенданта не останется отговорок, что ему ни к чему выкраивать боеприпасы для столь малого числа боевых единиц, как мои СУ-шки большого калибра.
122-мм пушка А-19
152-мм пушка-гаубица МЛ-20
Но самое главное, на мой взгляд, это то, что удалось наладить надёжную связь между штабами стрелковых дивизий, артполком и нашей бригадой. Пусть даже ради этого пришлось пожертвовать несколькими радиостанциями с самой угробленной бронетехники. Теперь хоть как-то можно будет согласовывать действия.
Тем не менее, проблемы остаются. 13-я армия находится в стадии формирования, и все сконцентрированные на нашем направлении соединения и подразделения разрозненные, подчинённые непосредственно штабу армии, без корпусного звена между дивизиями и армией. И не начнётся ли перетасовка с переподчинением, когда завершится её формирование? Ведь формально в 13-ю армию входит только 21-й стрелковый корпус, две дивизии которого воюют где-то под Лидой, а одна вместе с корпусным артиллерийским полком находится у нас. Будет очень неприятно, если корпус затребует их в своё распоряжение в разгар боёв с Танковой группой Гота. Да ещё и отсутствие единоначалия на обороняемом участке. Все подразделения — сами по себе, и их действия нужно будет именно согласовывать, а не выполнять приказы командования, к которому стекается вся информация по меняющейся обстановке.
Впрочем, как оказалось, с отсутствием единоначалия я погорячился. Поздно вечером 30 июня со мной связался по ЗАС полковник Мотовилов с вопросом о том, как идёт подготовка к отражению немецкого наступления. Кратко описал ему ситуацию и посетовал на то, что могут возникнуть сложности по согласованию действий между дивизиями. Ведь мы с полковником Фёдоровым договорились объединить батарею (5 машин) СУ-100 и его уцелевшие шесть «тридцатьчетвёрок» в противотанковый резерв и использовать в качестве «палочки-выручалочки» для 174-й дивизии, разместив близ шоссе восточнее Ошмян.
— Это ослабляет оборону 24-й дивизии, и генерал Галицкий недоволен, но хуже будет, если немцы сомнут нас в Жупранах и выйдут в тыл дивизии, — продиктовал я связисту, бодро отстучавшему мои слова на клавиатуре.
— Верно рассудил. Командир формируемого 38-го стрелкового корпуса, в который теперь входит вся наша группировка, генерал Крылов такое решение, как временное, наверняка поддержит, — пришёл мне ответ.
— Наш генерал Крылов? — не удержался я от засорения эфира.
— Наш. Сегодня вместе со штабом прилетел на вертолётах в Молодечно и приступил к формированию корпуса. А завтра утром по железной дороге прибывает пополнение для Фёдорова, так что 5-ю танковую не расформируют, и она будет прикрывать Жупраны. Корпусу подчинили нашу бригаду, все три стрелковые дивизии, 467-й артполк и другие подразделения. Остатки дивизии Фёдорова на время боёв тоже поступили в распоряжение корпуса, но позже будут выведены на переформирование и пополнение.
«Гут, Вольдемар», несколько не к месту мелькнула у меня в голове фраза из анекдота про мальчика Вовочку. Фёдор Фёдорович мне понравился как человек и командир, а его дивизия проявила себя героически, сражаясь под Алитусом и Вильнюсом. Поэтому очень не хотелось, чтобы такое соединение прекратило своё существование, о чём поговаривали в штабе у генерала Галицкого. У того аж глаза загорелись, когда кто-то из его штабных предложил создать из своих танков и танков Фёдорова сводный батальон, а немногочисленную артиллерию 5-й танковой влить в состав Самаро-Ульяновской дивизии. «Разбавить» пулемётные Т-37, Т-38 и Т-40 более мощными по вооружению и бронезащите бронемашинами БА-10, «бэтэшками», Т-26 и даже «тридцатьчетвёрками» — просто замечательная идея.
Лёгкий плавающий танк Т-37
— По данным авиаразведки 39-й мехкорпус немцев сумел пополнить запас топлива и боеприпасов и выдвинулся из окрестностей Вильнюса в нашу сторону. Так что завтра жди гостей, — гласили буквы на выползшем из аппарата куске телеграфной ленты.
Немецкая разведгруппа появилась на дороге со стороны Слободы уже около 9 утра. Наткнувшись на пулемётный огонь, мотоциклисты отошли назад. Примерно через час та же или другая группа мотоциклистов нащупала оборонительную линию 24-й дивизии в районе населённого пункта Ворни, продвигаясь со стороны Мурованой Ошмянки. А потом, пользуясь отсутствием в небе «сталинских соколов», со стороны Вильнюса подошёл самолёт-разведчик «Костыль». Пролетев от Ворней до Полян на удалении от линии обороны дивизии где-то в километре, он удалился на северо-запад.
Почти сразу после этого наблюдатели доложили, что из леса от Слободы выдвинулась группа лёгких танков в сопровождении бронетранспортёров. Их встретили огнём батареи «сорокопяток», замаскированной в рощице севернее Толминово, а по мгновенно спешившейся пехоте открыли ружейно-пулемётный и миномётный огонь окопавшиеся красноармейцы. Судя по тому, как немцы быстро отошли, потеряв танк и два бронетранспортёра, это была разведка боем.
Минут через пятнадцать после этого затрещала ружейно-пулемётная стрельба, разбавляемая более громкими звуками выстрелов противотанковых пушек, северо-восточнее деревушки Ворни. Но и там бой длился недолго. Мои СУ-100, замаскированные в рощах, ни там, ни там не стреляли.
Около 11 часов началась артподготовка. И не в районе прямой дороги от Вильнюса на Ошмяны, а в районе Ворни. Видимо, немецкое командование справедливо решило, что на левом фланге наша оборона должна быть слабее, и фрицам удастся нас обойти.
Лупили из полевых орудий и гаубиц минут пятнадцать, после чего мне по радио доложили, что от Мурованной Ошмянки, выстроившись клином, выдвинулась танковая рота и до двух рот пехоты. Я отдал приказ единственной СУ-152 и четырём ИСУ-152 (полная батарея) выдвинуться западнее деревни Будёновка, примыкающей к Ошмянам, и поддержать осколочно-фугасными снарядами обороняющийся возле Ворней стрелковый батальон. Огонь по радио корректировал командир экипажа одной из СУ-100, замаскированной на опушке леска.
Тяжёлая САУ ИСУ-152
Наверное, это не самое верное решение — в начале игры показывать противнику самые крупные козыри. Но я не хуже генерала Галицкого сообразил: следует дать понять немцам, что атака на Ворни чревата для них очень серьёзными неприятностями.
А неприятности у них получились знатные! САУ выпустили почти по полному боекомплекту, и снаряды, весом более 40 килограммов, даже без прямого попадания выводили из строя фашистские ЛТ-38 и бронетранспортёры, разрушая ходовую и пробивая их броню крупными осколками. На пехоту эти «поросята» тоже произвели неизгладимое впечатление: сразу же, как только она поняла, что её накрыло не шальными снарядами, а целенаправленным огнём, она залегла и начала отползать на исходные позиции.