Тем временем Саймон ожидал прибытия кузена из Филадельфии, на пару с которым хотел делать «разрезание женщины» — внешность кузена куда больше подходила к обличью «магрибского колдуна», в то время как Саймон был белобрыс, голубоглаз и щедро обсыпан веснушками. И для лежания на гвоздях кузен подходил куда лучше, потому что у него, по словам Саймона, была красивая мускулатура, хоть ты с него гладиатора ваяй, а Саймон был скорее тощ и жилист — никакого удовольствия для глаз публики. На себя он взял ту роль, которую при показе исполнял я: заговаривать публике зубы, отвлекать ее внимание и между делом управляться с искусственными ножками. По предварительному соглашению, которое мы подписали, я передавал ему права на трюк полностью, и он имел право нанимать для исполнения номера любой необходимый персонал. Мне в любом случае шло десять процентов выручки как автору трюка.
И еще Квинта внес дополнительный пункт, по которому два процента от моей доли отчислялись Шейну — в награду за то, что тот остановил меня, когда я чуть не рассказал Саймону принцип трюка бесплатно. «А в следующий раз помнить будешь, что каждое слово денег стоит!» — злодейски ухмыляясь, заявил Квинта.
Когда мне осталось добить штук тридцать гвоздиков, мне пришла в голову простая мысль: а ведь можно же было просто нанять работягу! Я привык такими делами заниматься вместе с Джейком, с ним выходило веселее и в голову приходили конструктивные мысли. Но в одиночку это получалась неинтересная нудная работа, которую я уже вполне мог оплатить. Однако мысль о том, что я уже не нищий, а сравнительно обеспеченный человек, пока еще плохо задерживалась в моей голове. Я вбил последний ряд гвоздей, глянул на часы, отметил, что до прихода Саймона осталось полчаса, и решил, что у меня есть время подумать, нельзя ли как-то разнообразить фокус… ну, это я Саймону все равно показывать не стану, я помню про два процента Шейна.
Впрочем, меня малость беспокоило мое изделие, и мысли об разнообразии разрезания девушки как-то в голову не шли.
Ложе из гвоздей надо было испытать, и хотя я теоретически в нем был уверен, практически на него ложиться не хотелось. Однако, как говорят, конструкторов мостов отправляют первыми перейти речку… ну, слава богу, я на мосты пока не замахивался. Самое опасное было лечь и встать — в эти моменты нагрузка на один гвоздь была выше, а значит мог проявиться болевой эффект. Я помялся… и решительно начал раздеваться. Собственную кожу было жалко, но штаны было еще жальчее — топать домой в штанах в мелкие дырочки как-то не комильфо. Так что я осторожно возлег — и по итогу решил, что спать, конечно, на таком ложе неудобно, но каких-то особо болезненных ощущений не наблюдается. Хотя гвоздики можно было и ровнее забивать. Тут мне в голову пришла мысль, и я ее подумал. Посмотрел на свой блокнот, куда надо бы ее записать — но решил пока не дергаться, запишу позже. Главное, не забыть.
В комнату без стука заглянул Саймон и увидел возлежащего меня.
— О! — только и сказал он и, открыв дверь пошире, приблизился. Следом за ним в комнату просочился Шейн. Этот вообще изошел восторгом, но помалкивал: не то выражений не хватало, не то и его тоже впечатлил довод Квинты про слова и деньги.
Я аккуратно снял себя с гвоздей и встал. Шейн немедленно упал на мое место и взвыл, роняя на пол и себя, и доску. Никаких фатальных повреждений не получили ни его штаны, ни он сам.
— Кто же так плюхается, это ведь не диван, — укорил я его. — Осторожнее надо!
Я снова положил доску на три табуретки и начал одеваться. Саймон, наоборот, начал раздеваться, чтобы немедленно испытать доску в действии. Я, как самый опытный из нас в гвоздележании, свысока его консультировал. Саймон полежал, потом полежал Шейн, внимательно отнесшийся к моей консультации. Потом в дверь постучала мисс Мелори, заглянула, сказала «ой» и закрыла дверь. Сквозь дверь она уведомила нас, что Шейну пора на сцену. Шейн поспешно оделся и убежал. Мы с Саймоном обсудили впечатления, Саймон еще полежал на гвоздях, прибежал отвыступавшийся Шейн, тоже полежал, тоже поделился впечатлениями, потом снова стукнула в дверь мисс Мелори, но даже заглядывать не стала, чтобы не смущать свой взор возможным зрелищем мужчин в подштанниках, и позвала Шейна на последнее выступление. Пока Шейн откатывал свой номер, мы засунули доску между громоздким шкафом и стеной, на всякий случай прислонили к шкафу длинный рулон какой-то размалеванной ткани и закрыли комнату на ключ.