В самом деле, я уже однажды нарвался: это пшеничный хлеб с патокой, оказывается.
— Через квартал есть немецкая булочная, там продают и ржаной хлеб, — порекомендовал колбасник и предостерег: — Но он там не дешевый.
Я понятливо кивнул: рожь в США выращивают мало, а в наших краях вообще никогда, так что муку везут издалека.
Закупившись еще и в булочной, я собрался было вернуться домой, но от кабака, мимо которого я проезжал по Гаррисон-авеню, мне вдруг усиленно начал махать руками шапочно знакомый…
Я остановился.
— Загляните в салун, мистер Миллер, наверное, вам интересно будет.
Я прислонил велосипед к стене: вероятность угона была пока невелика, а вот сумку с продуктами угнать могли, и я прихватил ее с собой.
Как сразу стало понятно, в салуне давал концерт слепой бандурист в его американском варианте. Глаза певца были повязаны платком в веселенький цветочек, а тот остаток лица, что не был прикрыт повязкой, покрывали шрамы. На голове было конфедератское кепи, а прочая одежда уже потеряла связь с армией. В роли бандуры выступало банджо.
Еще четверть века назад увидеть, как белый играет на банджо, было практически невозможно: это был типично негритянский музыкальный инструмент, правда, и выглядел он по-африкански: тыква, палка, несколько струн. Такие архаизмы и сейчас можно увидеть в негритянском поселке за южной дорогой. Одним из американских развлечений девятнадцатого века были так называемые черные менестрели. На самом деле это были белые актеры, которые мазали себе лица черной краской и разыгрывали комические сцены из жизни негров, в основном нажимая на негритянский говор и тупость персонажей. Я побывал однажды на таком представлении, но мне не показалось смешным. Правда, я не люблю юмор такого рода. Однако вернемся к банджо. Вполне естественно, что первыми белыми, освоившими инструмент, стали менестрели, и вполне понятно, что очень скоро примитивизм банджо им надоел. Инструмент начал меняться, и вскоре оказалось, что его можно показывать не только в пародийных представлениях, но и во вполне приличном белом обществе, и чести белого человека он не порочит. А уж в войну и вовсе случилось что-то вроде моды: солдатам хочется развлечений, а тут тебе можно и в менестрелей поиграть, и просто попеть — в общем, широко распространилось банджо и среди белых.
Слепец пел одну из американских баллад про несчастную любовь. Я послушал, с некоторым недоумением оглядываясь на зазвавшего меня знакомца. Тот делал мне успокаивающие пассы: подождите, мол, сейчас будет.
Когда слепец закончил балладу, знакомец попросил:
— «К западу от Пото».
Певец кивнул и запел о том, что к западу от Миссури и Пото закона нет… что-то из жизни конокрадов и угонщиков скота, жалостливые странствия неприкаянной души, заканчивающиеся петлей или пулей.
Я так и не понял, зачем мне это слушать. Стоял, как дурак, попивал пиво и с недоумением глядел на слепца.
— Другую про Пото, — попросил знакомец.
Зачин баллады был в стиле Киплинга: «Север есть север, а юг есть юг, и вместе им не сойтись. Но к западу от Пото всякое бывает…»
Тут я чуть не подавился пивом, потому что баллада повествовала о двух героических телеграфистах, прокладывающих трассу от Техаса до Канзаса. Звали героев Джейк из Филли и Кентукки Фокс.
Глава 4
6— Ну почему именно вас? — с огромным недоумением спросил Норман, тоже упомянутый в балладе, но анонимно, под псевдонимом «их начальник». — Чего такого особенного вы совершили? Это же была никому, кроме вас, не нужная поездка, вам просто в Денвер-сити захотелось!
— Ну, премию же за отчет получили, — ответствовал Джейк, как бы между прочим рассматривая облачка на небе.
— Да вы эту премию Маклауду должны отдать, он за вас отчет сочинял! А сами вы всем известно какие писатели!
— Все легенды о героях фронтира создаются примерно так, — авторитетно заявил Дуглас. — Раздувается какая-нибудь ерунда, а настоящие герои остаются неизвестными.
Слепой бандурист, погостив вечерок в салуне Келли, убрел в салун Данфорда на Одиннадцатой улице, удивляясь странным слушателям, которым почему-то полюбилась баллада про речку Пото — хотя, возможно, он решил: это потому, что мы как раз у этой речки живем, мы ведь сводили его к Пото и рассказали, как она выглядит. Про то, что герои баллады сидят рядом, певцу не сказали, зато потом обменялись мнениями.
Фокс немедленно загордился, Джейк демонстрировал скромность и смирение, но тоже, кажется, был горд. Норман скорее возмущался: как можно прославлять негодную работу? Какой толк от героизма, который никому не полезен? Людям просто так поприключаться захотелось — за что их воспевать?