Я закопался в журналы, чтобы посмотреть: может быть, кто-то там решает эту проблему, а когда выкопался, обнаружил, что Норман с герром Шварцем продолжают обсуждать стекольную мастерскую и даже мало того, уже и планировку рисуют. Я заглянул через плечо Нормана в бумажку, ничего не понял, решил пока не вникать в подробности и удалился размышлять, в каких выражениях посвятить Нормана в проблему нити накаливания.
В спину мне последовало распоряжение:
— Скажи Джефферсону, пусть соберет фунтов десять битого стекла. Не цветного, прозрачного.
— Угу, — ответил я. — Будет сделано, сэр.
— А Элу не говори, что песок нам не нужен, — мстительно дополнил Норман.
Глава 12
Рождественско-новогодние балы и вечеринки потихоньку сходили на нет. Народ устал праздновать, но особо устойчивые еще держались.
Дуглас последние несколько вечеров провел в гостинице «Бель-Пойнт»: играл в фараон и слушал россказни Папаши Томпсона о делах минувших.
Пятого января Папаша поминал Бенджамина Бонневиля, того самого, который стал известен своими исследованиями Орегона и пути, который потом назовут Орегонской тропой, и о котором Вашингтон Ирвинг написал книгу «Приключения капитана Бонневиля, или Сцены, происшествия и приключения на Дальнем Западе». К началу войны о его заслугах в 1830х годах уже стали забывать, более в своей жизни он мало чем прославился, ведя жизнь обычного американского офицера на Западе, и в 1861 году Бонневиль уже вышел в отставку, но с началом войны вернулся в строй. По возрасту к военным подвигам он был уже не слишком пригоден, но одно время он занимался набором военного персонала в Миссури, а потом стал командиром Казарм Бентон в Сент-Луисе — этот лагерь был поболее иного города, ибо в нем можно было единовременно расквартировать до тридцати тысяч солдат, и там же был самый большой госпиталь на Западе, где могли принять до трех тысяч пациентов.
Бонневиль получил бреветный генеральский чин и после войны поселился как раз в Форт-Смите.
Надо ли говорить, что все местные граждане, кто хоть раз проходил по Орегонской тропе, тут же начали предаваться воспоминаниям об этом маршруте! И даже отсутствие Бонневиля не сильно им мешало.
Об Орегонской тропе Папаша имел что сказать и говорил, но у него как-то получалось, что в какие бы дебри Дикого Запада он в своих воспоминаниях ни забрел, мысли его неизменно возвращались к недавней женитьбе Бонневиля. У того в годы войны от тифа умерли жена и маленькая дочь, и вот четыре года спустя он решил жениться. Да на ком, скажите на милость? Годков-то Бонневилю уже семьдесят исполнилось, мог бы присмотреть себе зрелую даму — но нет, женился на молоденькой, Сью Нейс ведь только двадцать два!
Бенджамин Бонневиль как раз в военные годы
Было очень похоже, что Папаша начал задумываться, а не жениться ли и ему. Годков, конечно, ему немного больше, чем Бонневилю, но и жениться на такой соплячке, как Сью Нейс, он не собирался. Вот цветущая дама лет тридцати или тридцати пяти — это совсем другое дело.
Под эти размышления, втихаря посмеиваясь над Папашей, Дуглас засиделся за столом, а когда спохватился, последний извозчик от стоянки у гостиницы уже уехал домой, и оставалась только маленькая надежда, что миссурийский дилижанс на Техас еще не прошел. Поэтому он проворно сунул руки в рукава пальто, пообещал, что если упустит дилижанс, вернется ночевать в «Бель-Пойнт», и выскочил на пронизывающий ветер.
Слава богу, на пути до почтамта ветер бил в спину, а там оказалось, что и дилижанс как раз выворачивает из-за угла, так что Дуглас, подгоняемый ветром, приготовил монетку, чтобы уплатить кондуктору и сразу забраться в сравнительно теплую карету.
Однако, когда он дошел до почтамта, оказалось, что кондуктор занят разговором с пассажиром, которому вот прямо сейчас приспичило узнать, насколько далеко от Форт-Смита находится Форт-Кофе. Кажется, его не устраивало, что Форт-Кофе находится так далеко.