Где-то там же в Европах к славе турецкой бани начала примазываться русская — которая, может быть, была не столь же роскошна, как султанская, но зато экстремальна до невероятия: одно битие вениками чего стоит, после которого распаренные люди голышом выскакивают из banya и валяются по снегу или купаются в ледяной воде.
Гидропаты и прочие подобного рода медицинские специалисты уверяли всех, что турецкая сладостная банная нега и русский банный экстремизм куда полезнее обычных ванн — и может быть, так же полезны, как ванны электрические. В общем, последние годы в Штатах появились и такие «гидропатические институты», и просто турецкие бани, которые вроде как институтами не сильно притворялись, но все же намекали, что они гораздо лучше обычных помывочных заведений.
Уже вестибюль Западного института выглядел весьма достойно: панели красного дерева, хрустальные люстры, витражные окна. По рельефному фризу шла золотая арабская надпись: возможно, сура из корана, но не исключено, что «Лучшие ковры из Хорасана только в лавке Ибрагим-бея! Новый завоз каждый второй четверг месяца, постоянным покупателям скидки» — или что-то подобное, потому что вряд ли в Сент-Луисе найдется знаток арабской грамоты.
Мы заплатили по пять баксов и проследовали в фригидариум — где среди чахлых фикусов и прочих рододендронов с олеандрами на мягких диванах отдыхали свежеотмытые мужчины разной степени раздетости. Вдоль одной из стен шли кабинки, где можно было раздеться и оставить одежду. Я отказался от помощи служителя-негра и, удалившись в кабинку, разделся самостоятельно и завернулся в большое красное полотенце — и после выхода в общий фригидарий оказалось, что завернулся я неправильно; служитель загородил меня от окружающих, направил обратно в кабинку и мягко, но настойчиво переупаковал меня по-своему: пропустил полотнище под левым плечом и каким-то затейливым бантиком завязал поверх правого. Длиной этот импровизированный хитон получился выше колена. У меня появилось ощущение, что форма бантика имеет какое-то сакральное значение, потому что и полотенце Дугласа служитель тоже переувязал по-своему. Полотенце почему-то называлось cummerbund, а я камербанды представлял несколько другими. Кстати, цвет камербанда тоже, похоже, на что-то сакрально влиял, потому что служитель при завязывании бантиков назойливо обращал наше внимание, что цвет по-настоящему красный, а не какой-нибудь розовый или бурый.
Служитель вывел нас в теплую комнату — тепидариум и перепоручил коллеге, который усадил нас в мягкие кресла, наши ноги засунул в ванночки с горячей водой, а головы обмотал влажными полотенцами. Здесь Дуглас от нечего делать рассказал о бане по-индейски.
У некоторых равнинных племен, оказывается, есть традиция собираться в особых хижинах-парилках, причем не для банального мытья, а ритуального очищения. Церемонией руководит назначенный старейшинами духовный лидер, знающий нужные ритуалы и песни.
— Одно время я собирался об этом написать статью, — расслабленно молвил Дуглас, устремив взгляд куда в витражное окно, — но рассорился с нашими именитыми фольклористами, и у себя в журнале они мою статью не напечатали бы. А в неспециальном издании публиковать — кому это интересно? Этот обряд, на мой взгляд, относится к культу солнца…
Он начал было рассказывать, как правильно устроить очаг в хижине и как разводить огонь, но тут служители решили, что пора нас переправлять в парилку — судаториум по-здешнему, и нам стало как-то не до индейских ритуалов. На нас набросилась банда негров-банщиков, и они передавали нас друг другу — мытье, душ, массаж, бритье… в общем, и здесь ритуалов хватало… пока не отработали все пять долларов. Сакральной тайны бантиков и цвета камербандов я так и не постиг, зато мне объяснили, чем турецкая баня отличается от русской. Если баня турецкая — то вас засовывают под душ с теплой водой. Если русская — то вам на плечи (но ни в коем случае ни на голову!) выливают ведро ледяной воды. Реально ледяной, со слоем мелко-колотого льда. И никаких веников! Про веники банщики даже не поняли, зачем они.
Надо сказать, что парикмахерским и банным делом в Америке середины девятнадцатого века занимаются почти исключительно негры — белому человеку не к лицу ковыряться в чужих волосах, поте и прочей телесной грязи. Белый может разве что владеть и руководить водолечебницей, ежели он доктор-гидропат, да назначать процедуры.