В день дуэли на набережной Сент-Луиса напротив острова собралась толпа, все смотрели, что там происходит. Дуэлянты выстрелили и упали со смертельными ранениями. Секунданты утверждали, что перед тем, как их понесли в лодки, майор и конгрессмен помирились. Петтис умер на следующий день. Ему было двадцать девять лет. Днем позже умер майор. Ему исполнилось сорок.
Похороны дуэлянтов стали самыми масштабными за всю историю Сент-Луиса.
Вид на Сент-Луис с иллинойского берега в 1848 году, картина Генри Льюиса. Парусная лодка, похоже, как раз у Кровавого острова и стоит.
Сейчас дуэли на Кровавом острове не проводятся, и дело даже не в том, что джентльмены перевелись в войну или же в войну повыясняли свои разногласия другими способами. Нет, просто остров как бы нечаянно прирос к иллинойскому берегу, и виноват в этом Роберт Ли, ныне известный как главнокомандующий армией конфедерации, а в конце 1830х годов — просто молодой военный инженер, которому поручили привести неудобицы Миссисипи в районе Сент-Луиса в пристойный вид. Под его руководством русло реки очистили от коряг, углубили фарватер в районе городских пристаней, срыли несколько островков и мелей — а Кровавый остров, наоборот, привязали дамбами к иллинойскому берегу. Ли поработал пару лет и уехал, а по его проектам работали еще и в 1850 годах — и вот именно с тех времен беззаконие на Кровавом острове прекратилось, потому что протока, отделявшая остров от Иллинойса, исчезла практически полностью.
Теперь тут все было забито вагонами, ждущими паромной переправы, а низкий, ранее постоянно затопляемый рекой берег благодаря дамбам и мелиорационным каналам, спроектированным Робертом Ли, быстро застраивался и превращался в огромный город — Ист-Сент-Луис. Темпам роста и обилию деловых операций завидовал город Олтон, который был расположен несколькими милями выше по реке. Раньше Олтон был как раз на пути из Спрингфилда, столицы Иллинойса, в Сент-Луис, и казалось, что он будет расти и развиваться, так что железные дороги штата поначалу прокладывали к нему. А теперь вот пришлось соединять Олтон с Ист-Сент-Луисом железнодорожной веткой вдоль берега Миссисипи.
— Ты мог бы работать гидом по Соединенным Штатом, — сказал я Дугласу, когда мы любовались проплывающей за окном панорамой заснеженной реки. — Знаешь все достопримечательности и со всеми знаком.
— Нет, — Дуглас покачал головой. — Знаю я Канзас и Миссури, а городки вроде Олтона — это как дополнение к Миссури. Тут же граница штатов, все взаимосвязано. Когда с одной стороны реки рабовладельческий штат, а с другой свободный — всегда разные нюансы набегают вроде схронов для беглых негров и рейдов погромщиков…
— Во время войны?
— Да тут и войны не надо. Самый знаменитый погром тут произошел в тридцать седьмом году, когда убили преподобного Элайджу Лавджоя… хотя ты вряд ли о нем слыхал, ты же иностранец, а у нас тут все штаты содрогнулись: как так, из-за каких-то негров почтенного джентльмена убивать, журналиста и пресвитерианского проповедника! Хотя знаешь, — задумчиво добавил Дуглас. — Парень явно на это нарывался… Эти мне проповедники: сперва выступают против курева, выпивки и азартных игр, потом против рабства, а там, глядишь, и негров пойдет баламутить, оружие им раздавать — да и поведет в конце концов резать белых сограждан…
Я понял, что Дуглас имеет в виду Джона Брауна, который проповедями против рабства рабства не ограничился, а взял в руки оружие. С точки зрения двадцать первого века Браун, пожалуй, считался бы экстремистом и террористом. Пока же, сразу после окончания Гражданской войны, Брауна вроде как полагалось считать героем и мучеником. Только вот Дуглас, похоже, так не считал.
— Ты же вроде северянин, — проговорил я. — А говоришь так, будто у тебя сотня рабов и большая плантация в Алабаме была.
— Я северянин, — кивнул Дуглас. — Просто во мне иногда прорывается католическая ненависть к протестантам. Не до такой степени, чтобы снова Варфоломеевскую ночь устраивать, но вот раздражает их истовость и нетерпимость… прошу прощения, мисс Мелори, если задеваю ваши чувства…
— Да ничего, мистер Маклауд, — отозвалась мисс Мелори. — Вы, главное, от Варфоломеевской ночи удерживайтесь.
— Ты о преподобном Лавджое говорил, — напомнил я.
— Лавджой сперва работал в газете в Сент-Луисе, но читателям не нравилось, что он постоянно против рабства выступает, и его оттуда попросили. Он завел свою газету — возмущенные граждане ее разгромили. Он завел еще газетку — ее тоже разгромили. Тут бы и до самого тупого дошло, но Лавджой был упертым… в общем, его контору снова разгромили, полиция даже не пришла посмотреть, кто там его громит, надоел он всем, только Брайан Малланфи пытался толпу сдерживать, но его отодвинули в сторонку да по шеям слегка настучали… — Дуглас задумался и вильнул мыслями куда-то в сторону: — Малланфи, кстати, был братом вдовы покойного майора Биддла — довольно эксцентричный, как вспоминают, был парень, мог бродить по центральной улице с банджо в руках, на одной ноге сапог, на другой ботинок… что не мешало ему стать судьей и побыть год мэром Сент-Луиса… хотя, с другой стороны, а почему бы и нет? Он из хорошей семьи, его отец — первый на Западе миллионер, а сам по себе Брайан человек, как говорили, был честный и справедливый. Как-то пнул в зад на улице какого-то немца — и тут же свой подставил: твоя, мол, очередь! Помер от холеры, бедняга. Сестры его все удивлялись, что в своей постели помер, а не где-нибудь под забором. Оставил на благотворительность двести тысяч долларов, остальное сестрам отписал… завещание, говорят, по пьяни в салуне на скатерти написал, но четверо дружков подписями заверили — значит, не тряпка, а документ.