Мы подождали, пока проводники преобразуют в спальню мужскую часть вагона, и тоже начали готовиться ко сну. Шейн, который под категорию ребенка, спящего в женской части, уже не подходил, забрался на верхнюю полку, издал что-то вроде восторженного стона, задернул занавески, закрывающие его спальное место от нескромных взоров, тут же высунул голову и с блестящими глазами наблюдал всеобщую подготовку ко сну.
Дуглас щелкнул его по макушке, напоминая о приличиях и заставив убрать голову, и сам растянулся на мягкой постели.
— Ха, а железнодорожное путешествие уже способно приносить удовольствие, — заметил он. — Неужто полтора века спустя возможен еще больший комфорт вагонов?
— Неа, — отозвался я, — полтора века спустя пассажирские железнодорожные перевозки в Штатах захиреют, потому что все предпочтут передвигаться на самолетах.
— Э… plane? — переспросил Дуглас. — Это летающие машины?
Я подтвердил и забрался на свою полку.
— Потом расскажешь поподробнее, — пробормотал Дуглас и задернул свои занавески. Вагон затихал и разговоры были уже неуместны.
Утром мы прибыли в Чикаго, но города практически не увидели: позавтракали в ресторане недалеко от вокзала, снова погрузились в пульмановский вагон и поехали в Нью-Йорк. Все было бы хорошо, если бы не долгие стоянки на станциях, но без них обойтись нельзя, потому что путь далекий, а кормить пассажиров надо. В привокзальных ресторанах и столовках жратва была так себе: проезжим деваться некуда, главное, чтобы заказали еду, а уж есть будут или давиться — это не проблемы рестораторов. Слава богу, поезд считался скорым, и стояли мы так далеко не на каждой станции. Проводники говорили, будто Пульман вот-вот выпустит на дорогу вагоны-рестораны, где поесть можно прямо во время движения, и тогда поезда действительно станут скорыми.
Когда поезд пересекал Огайо, я начал ощущать неясное беспокойство: что-то было не так… люди, разговоры, взгляды? Никак понять не мог, пока мы не вышли перекусить в Питтсбурге. Там я поймал очень внимательный взгляд какого-то молодого джентльмена, устремленный на мои сапоги, и до меня дошло: дресс-код сменился. Мы потихоньку покидали Запад, а на Востоке мои сапоги, хоть и не были в полном смысле ковбойскими, выглядели довольно экзотично.
Я посмотрел вокруг внимательнее. В дамских одежках я не очень разбирался, а вот мужские заметно потемнели. У нас в Арканзасе больше предпочитали разные оттенки коричневого и клетку, а на Востоке, похоже, входил в моду радикально черный цвет. Стрижки на Востоке носили короткие, а у нас даже образованные люди порой предпочитали этакие романтические кудри — если не до плеч, то по крайней мере закрывающие воротничок, что на Востоке считалось неприемлемым для уважающего себя человека любого класса — от банкиров до рабочих. Я про себя порадовался, что подстригся как полагается в сент-луисской бане.
Сменился ритм жизни. Во время путешествия, конечно, впечатления смазываются, но у меня появилось ощущение, что там у нас на Западе мы живем в под навевающую дрему мелодию «Summertime» из "Порги и Бесс": торопиться некуда, работать нет смысла, потому что за работу платят исчезающе мало, и надо только дождаться, когда поспеет кукуруза, или хлопок, или табак.
Здесь все были чем-то заняты, куда-то спешили, и даже парни, которые на небольших станциях покуривали у изгородей чего-то ожидая, были не расслаблены, а деловиты.
— И негров нет! — поделился впечатлением Шейн, которого, похоже, тоже напрягали культурные различия. — Ни одного негра в таком большом городе!
Насчет негров он, конечно, преувеличивал, негры были, другой вопрос, что их было очень мало. У нас в Арканзасе, да и в Миссури каждый десятый будет или негром, или мулатом, а в тех районах, где хлопком занимаются — так и каждый четвертый может оказаться, а здесь вряд ли увидишь одного на сотню. Может быть, двух, но это места надо знать — вроде нашего поезда, где все проводники темнокожие.
Вокзал в Питтсбурге, картинка 1875 года. В 1877 году вокзал будет сожжен во время забастовки железнодорожников. Во время беспорядков погибло 8 солдат и 53 мятежника, в том числе женщины и дети.
Всю дорогу мы или читали, или вытаскивали Шейна из потенциально опасных мест, либо слушали россказни Дугласа, который писать мог только на долгих стоянках, а читать ему быстро надоедало. Так что он рассказывал нам о тех далеких уже временах, когда стада бизонов паслись в платановых лесах Огайо, начисто выжирая подлесок, отчего леса казались хорошо ухоженными парками, что, безусловно, создавало некоторые трудности в плане скрытного передвижения для периодически выходящих на тропу войны индейцев, о забредавших с юга испанских миссионерах-цистерцианцах, о забредавших с севера французских миссионерах-иезуитах. С востока же, несмотря на запреты колониальных властей, просачивались за пушниной не то охотники, не то торговцы.