Надо сказать, Американский Музей вовсе не был нью-йоркским ответом на Британский музей — нет, ничего общего. Британский музей вы в общих чертах представляете, даже если никогда там не были: огромные археологические и естественнонаучные коллекции, солидность и авторитет в среде ученых, как-то так. При лицезрении же экспонатов Американского музея в моем мозгу обычно рождалось слово "паноптикум". Экспонаты в Американском музее порой были очень интересными, но вот научного интереса как правило не представляли. Не то зоопарк, не то шоу уродов, не то цирк, не то музей — и оно неудивительно, ибо владельцем всего этого собрания был знаменитый Барнум. Шоу лилипутов, самая большая женщина в мире, бородатая женщина, русалка с Фиджи, аквариум с белухами, дрессированные гризли, индейцы, японки, чревовещатели, конкурс на самого милого ребенка… — ой, чего только не было. Количество диковин можно было считать не тысячами, а сотнями тысяч.
Музей был открыт пятнадцать часов в сутки, а билет в него стоил всего двадцать пять центов, и это было довольно популярным местом для непритязательной публики, которой выставки в Американском Институте показались бы скучными. А тут уплатил четвертак — и хоть с утра до вечера броди среди интереснейших экспонатов. Надо сказать, Барнуму это не очень-то нравилось: слишком долгое пребывание зрителей среди зрелищ не способствовали увеличению доходов. Поэтому он велел развесить таблички "Это путь к Egress". Не зная, что Egress — то же самое, что Exit, то есть выход, и полагая, что это еще один аттракцион, доверчивые простаки устремлялись туда — и внезапно оказывались на улице.
С легкой руки Марка Твена выражение "Янки из Коннектикута" стало нарицательным: это человек, который в любых обстоятельствах не растеряется, предприимчивый, умеющий из всего получать выгоду — и с весьма своеобразной, но очень гибкой моралью; в общем, как нынче порой пишут, если его пошлют далеко и надолго — он вернется отдохнувшим, посвежевшим и с магнитиками для холодильника.
Финеас Тейлор Барнум был как раз таким янки: родился в Коннектикуте, и уже к 19 годам неплохо зарабатывал, переняв у дедушки прибыльный бизнес — организацию лотерей. Пятьсот баксов в неделю — оно и сейчас заметные деньги, а уж в те идиллические времена, когда за двадцать центов вы могли купить 4,5 кило сахару или мешок картошки, парень мог ощущать себя олигархом. У него появился универсальный магазин, газета и еще кое-что по мелочи.
Увы, правительство США почему-то вдруг ополчилось против лотерей (и общественной мании помешательства, с ними связанной), и такой доходный бизнес рухнул. С газетой, носящей громкое название The Herald of Freedom (Вестник свободы) тоже как-то не заладилось: в насквозь пуританском штате Коннектикут свободу понимали по-своему, и человек, который выступал за азартные игры и разоблачал темные делишки церковных старейшин, живо получил три иска за клевету и отсидел два месяца в тюряге. Земельные спекуляции, в которые окунулся младой олигарх, обернулись финансовым крахом, так что пришлось продавать свой магазин и перебираться искать счастья в Нью-Йорк. К это времени у него уже были жена и маленький ребенок, и счастье требовалось обрести побыстрее, потому что деньги кончались.
Какой-то знакомец из Филадельфии сообщил ему в 1835 году, что в Луисвилле, штат Кентукки, продается старая негритянка — такая древняя, что могла бы быть кормилицей Джорджа Вашингтона. Если учесть, что родился Вашингтон в 1732 — то негритянка получалась натуральным живым ископаемым, хоть ты ее в музее экспонируй. Собственно, ее и показывали за деньги, но дело почти не приносило выгоды, потому что в Кентукки старых негритянок хватает и платить за то, чтобы увидеть еще одну, простаков находилось немного.